Поерзав на скамейке и снова отпихнув алабая, Вася спросил:

– Отца видела?

– Нет еще.

– Пойдешь? Он к бабке Софе переехал, квасят там в два горла. Сперва к нам ходил, но потом я его выгнал вон. Он же в дрова постоянно, детей пугает… К матери, слава богу не суется, надо Таньке спасибо сказать, она его с лестницы спустила.

– Жалко его, конечно…

– А мне нет, – жестко сказал Василий. – И пусть это плохо и, ну, не по-людски, в общем, но я его никогда не пожалею.

Поговорить с Танькой Ульяна решила вечером, как только вернется домой, чтобы не откладывать дело в долгий ящик. Сестра была предупредительно ласкова и мила, разговаривала как нормальный человек, а Каролина, поздоровавшись неестественно-вежливым голосом, ушла к себе и уселась перед компьютером. По всей вероятности, Вася или Даша предупредили Таньку, что ее ждет, вот и ходила она, по семейному выражению, «хитрой лисонькой», мела хвостом и была очаровательна.

Мать была дома и ожесточенно помешивала в миске тесто на очередной торт. В воздухе витали запахи ванили и мёда.

– Мам, ты же вроде вчера пекла, – удивилась Ульяна. – Куда делось-то всё?

– Да подруга попросила, – негромко, слегка запинаясь, сказала Римма. – У нее духовка не работает, да и выпечка никогда не удавалась. А мне только в радость, я ж на пенсии от тоски вою, а тут какое-никакое, но занятие.

Подпиравшая дверь Танька вдруг презрительно хмыкнула. Мать бросила на нее жалкий и, как показалось Ульяне, упреждающий взгляд, который моментально вывел ее из себя. Подруга, уплетающая три торта враз, показалась Ульяне невероятно подозрительной, как и вильнувший взгляд Риммы. То, что мать ищет отдохновения от семейных проблем в кулинарии, казалось столь же диким, как и внезапно ставшая вежливой сестрица. В воздухе, пропитанном сладостью, витал привкус какой-то неприятной тайны.

– Пойдем-ка прогуляемся, – сурово сказала Ульяна. Таньку заметно перекосило, но, сглотнув, она с деланным безразличием ответила:

– Ну, пойдем. У нас тут гипермаркет построили – закачаешься. Ты его, кажется, еще не видела. Теперь все светские раунды проходят там.

– Рауты.

– Что?

– Рауты, а не раунды.

– Какая разница? – пожала плечами Танька. – Рауты-раунды, один хрен. Можно я твое платье надену? Девки умрут от зависти, когда увидят меня в нем.

Пока Танька собиралась, Ульяна тоже сменила юбку на брюки, чтобы скрыть ободранные коленки. Раздражение кипело и бурлило в крови, вырываясь наружу чуть ли не клубами пара, так что если бы Ульяна обнаружила, что у ней, как у лошади, из ноздрей идет дым, она бы ничуть не удивилась.

На улице разговора не получалось. Танька отводила глаза, поминутно здоровалась со знакомыми, тарахтела, словно сорока и, кажется, была счастлива, что ее видят с такой важной персоной. Да и не годилась сонная, залитая жаром и пылью улица для важного, и довольно жесткого разговора. Танькины увиливания от разговора невероятно утомили Ульяну. Она ощущала внутри невероятную пустоту и уже жалела, что вывела ее на променад. Вопреки опасениям Ульяны, горожане не пытались линчевать ее на месте, здоровались вполне доброжелательно, пару раз попросили автограф, но это она отнесла к тому, что встреченные ею люди были малознакомыми или вообще незнакомыми. Поколение NEXT привычно реагировало как на теледиву, а знавших ее пятнадцать лет тому назад по пути не попалось.

Гипермаркет на поверку оказался приземистым двухэтажным зданием, совершенно неэлегантным, обшитым все такой же пластиковым сайдингом, и издали напоминал сарай. Однако на фасаде висели тускло светившиеся неоновые буквы и веселенький логотип в виде солнышка. По ступенькам двойным потоком входили-выходили люди, подозрительно нарядные для простого похода в магазин. Скорее всего, Танька была права, и этот убогий, смахивающий на бомбоубежище, магазин, не имеющий ничего общего с гипермаркетами Москвы, действительно был своеобразным Версалем провинциального Юдино.

В кафетерии, куда Танька потащила Ульяну, свободных столиков не было, но сестру это не смутило. Лавируя между ними, она явно хотела подсесть к кому-то из знакомых, но Ульяне, еще надеющейся на серьезный разговор, это совершенно не улыбалось. Она остановилась, разглядывая местный бомонд, светских львов и львиц Юдинского прайда.

Прайд был разряжен в пух и прах. Помимо китайских блескучих нарядов и кислотных маек, Ульяна насчитала пять спортивных костюмов одинакового фасона и, усмехнувшись, подумала: ничего тут не меняется. Все тот же День Сурка.

Развернувшись, она пошла прочь. Из коридорчика, ведущего в дебри продовольственного отдела навстречу, раскинув объятия, выплыл мужчина с испитым, смутно знакомым лицом.

– Некрасова! О, рыба моя, а я смотрю и думаю: ты, не ты?

Ульяне очень хотелось сказать: «не я» и скрыться подальше, но бежать было некуда. Зажатая между припаркованных продовольственных тележек, она жалко улыбнулась, глядя, как к ней идет когда-то великая любовь, Миша Орищенко, в такой же ментовской форме, что и много лет назад, слегка располневший, обрюзгший, расставшийся с большей частью своего невероятного обаяния, на которое она клюнула в юности.

– Привет, привет, – радостно сказал Миша, и даже чмокнул ее в щеку, едва не выбив глаз зажатой в руке корзинкой. – А я думаю: приехала и глаз не кажет.

Он опустил корзинку вниз, и Ульяна разглядела ее содержимое: бутылка водки, нарезанная кружочками колбаса, банка кильки или какой-то другой рыбы и чипсы. Миша проследил за ее взглядом и, лихо улыбнувшись, пожал плечами, мол, ну да, пью.

– С чего я бы должна была глаз казать? – холодно поинтересовалась Ульяна. – У меня что, других дел нет?

Улыбка на лице Михаила стала увядать. Ульяна мазнула взглядом по его фигуре, оглядев с ног до головы, а потом равнодушно отвернулась. Заметив сестру, оживленно болтающей с каким-то тетками, она мотнула головой, мол, иди сюда. Танька прищурилась, а потом, увидев с кем стоит Ульяна, торопливо бросилась на выручку.

– Ну, мало ли… Все-таки между нами кое-что было, – ядовито сказал Михаил. В его голосе одновременно чудился и вызов и некая беспомощность.

– Ну и что? Лет сколько прошло, Миш? Или ты этим гордишься?

– Почему бы и не погордиться маленько? Не каждый может похвастать, что трахал телезвезду. Я ведь до сих пор не понимаю, чего это мы тогда разошлись?

– Потому и разошлись, Миш. Просто я однажды проснулась и поняла, что мудаки – это не моё.

Танька налетела на проволочную тележку и едва не упала. Глядя, на нее, несущуюся как торпеда, Михаил лениво сказал:

– Все шутки шутишь?

– А что мне еще остается? А ты, смотрю, карьеру сделал. Аж старший сержант. Для тридцати пяти лет самое оно.

На лице Михаила заходили желваки. Он хотел было что-то сказать, но подлетевшая Танька не дала ему на это времени. Встречаться с обеими сестрами лицом к лицу он явно не хотел и потому, обойдя Таньку по широкой дуге, поспешил к выходу.