– Где же здесь сущности первого-второго уровней? – пробормотал он. – Ни одной сволочи не видно… Слава богу, хоть кроковольфов нет, это нам крупно повезло.

– Уверен? – ухмыльнулся Боксер, невольно перейдя на «ты».

Чем больше они работали вместе, одной командой, тем короче становилась дистанция между сержантом и новичками. Теперь все выглядело совсем не так, как в первые дни обучения на тренинг-базе ликвидаторов.

– Уверен! – в тон ему ответил Клещ. – Если бы здесь обитали эти сволочи, они уже напали бы на нас!

– Выходит, – уточнил Сынок, – мы что-то вроде лакмусовой бумажки. Ну, индикатор. На себе проверяем: насколько опасна пустыня? Сожрут – опасна. Не сожрут – не опасна.

Клещ оскалился, посмотрел на спрашивающего так, словно тот интересовался какой-то глупостью.

– Угу. А ты что думал? Приличное бабло за просто так не платят…

«И в самом деле, – подумал Сергей. – Чего Сынок задал такой дурацкий вопрос? Будто раньше не въехал, на что нас всех подписали, в чем главная задача зонд-команд…»

– Ладно, – поднялся на ноги сержант. – Передохнули – и хватит. Надо провести небольшую разведку на местности – посмотреть, что творится вокруг нашей базы! Отец! Пастух! Наркоша! Вы остаетесь здесь, смените караул, как придет время. Плюс остается Боксер, за старшего! Все прочие – со мной! Разбиваемся на четыре двойки, идем веером на юг. По команде – сразу разворачиваемся и возвращаемся!

«Четыре двойки, – подумал Воронин. – Ну да, в лагере остаются семеро, а нас – четыре двойки. Восемь. Клещ делит отряд пополам, на всякий случай…

Ему в напарники достался Ботаник, который весело устремился вперед, шаркая ногами, поднимая сапогами облачка легкой пыли.

– Хэй! – остановил его Сергей. – Повнимательнее! Не забывай, мы должны прикрывать спину друг друга!

В общем-то, он понимал, отчего у спутника такое дебильно-радостное состояние. В душе Сергея творилось примерно то же самое. По сравнению с ледяным безумием Фороста здешние места казались настоящим раем. Ни тебе жестокого ветра. Ни изматывающего завывания. Ни адского холода. Плюс сорок – это же почти курорт!

– Господи, хорошо-то как! – раздался в головных телефонах радостный голос Поэта. – Парни!!! Благодать-то какая! Так и хочется бежать вперед, раскинув руки! Нет холода!!! Нет ветра!!! Ура пустыне!!! Да здравствует Брик!!!

– Стоять, Поэт! Стоять! – в голосе Клеща прозвучали такие нотки, что Сергей невольно остановился, тревожно посмотрел направо – туда, где шли Поэт и Сынок.

Один из бойцов «Метлы-117», сжимая гепл в правой руке, бежал к вершине песчаного бархана, оставляя за собой цепочку неровных следов.

Что за идиот? Поэт, конечно же!!!

– Стоять! Поэт, мать твою, стоять на месте! – Клещ не шутил, не играл, он действительно был страшно испуган тем, что творил подчиненный.

А Поэт будто не слышал – он раскинул руки, словно ребенок, вообразивший себя самолетом, и все бежал, бежал к гребню желтого холма, бормоча под нос какие-то стихи. А потом, достигнув вершины и не успев остановиться, вдруг не удержал равновесие, покатился куда-то вниз, исчез за гребнем.

Сердце ушло в пятки – таким страшным был крик, резанувший по ушам. Первым опомнился Клещ. Кажется, он вообще ни секунды не «тормозил», в отличие от менее опытных товарищей. Сержант рванул к загадочному бархану, сдернул гепл с плеча, на ходу меняя его фокусировки.

Однако он был дальше от места событий, нежели Сынок, который шел в паре с Поэтом. Опомнившись, Сынок резво бросился на вершину песчаного холма. Чуть не добежав до гребня, упал на колени, выставляя ствол гепла перед собой.

Сергей и Ботаник тоже рванули туда, а в ушах уже не было воплей Поэта, только странный булькающий звук, будто кто-то захлебывался. Что-то жутко хрустнуло, от этого вся еда в желудке, даже вчерашняя, запросилась наружу. Воронин чудом удержался от того, чтобы испачкать собственную бронекожу.

– На тебе! На!!! – вдруг дико заорал Сынок, а перед стволом его гепла вырос исполинский столб огня. – На!!! На!!!

– Не стрелять! – задыхаясь, вопил сержант.

Он несся к вершине песчаного холма с такой скоростью, будто намеревался опередить огненную лавину, катившуюся вниз, за гребень. Не получилось.

Клещ остановился на вершине и опустил гепл. Сергей и Ботаник подбежали сразу же вслед за этим.

…Расплавившийся песок остывал, на глазах твердел, формируя на поверхности воронки небольшую стеклянную лужицу. Они все ошиблись, посчитав это творение природы песчаным барханом. Это был совсем не бархан – воронка. Огромная ловушка для тех, кто по глупости оказался на сыпучих склонах.

Внизу, в центре воронки, там, где твердело стекло, лежали обугленные куски бронекожи. А еще – черные хитиновые покровы какого-то существа, сожженного Сынком. Видимо, остатки того самого монстра, который устроил ловушку.

– Что это? – растерянно спросил Быкан, остановившийся рядом.

Кажется, он не понимал – Поэта уже нет в живых.

– Очень похоже на муравьиного льва… – отозвался Ботаник.

Он тоже был в шоке, старался не думать о смерти товарища. Хотел говорить о чем угодно, только не о черной обгоревшей бронекоже на дне воронки.

– Это муравьиный лев… – жалобно повторил Ботаник. – Только очень крупный. Знаете, такой, как на Земле? Они всегда устраивают небольшие ямки в песке. Закапываются на дно, в центре. И ждут. Муравей бежит по краю, торопится по делам… Стоит только сделать неосторожное движение – он срывается вниз, тогда уже нет шансов. Не видели?

Муравей будет пытаться вырваться из ловушки, ползти вверх по наклонной поверхности, но песчинки не могут служить надежной опорой. Они срываются вниз под его лапками. Чем сильнее бьется за жизнь жертва, тем больше шансов, что муравьиный лев «услышит» ее. Тогда он высовывает передние конечности, подгребает песок, чтобы добыча побыстрее скатилась вниз. Муравей видит хищника, понимает, что это смерть, начинает биться сильнее, рвется наверх изо всех сил, но убийца подкапывает песочную стенку, вызывая оползень… Игра всегда заканчивается одинаково – жертва оказывается в пасти…

– Заткнись, Ботаник!!! – грубо потребовал Клещ.

А Сынок, стоявший на коленях, вдруг бросил гепл, схватился руками за голову.

– Ребята, я ведь не убил его, правда? – кажется, стрелка, уничтожившего мерзкую тварь, пробило на истерику. – Я не убил, нет! Его уже нельзя было спасти!

– Заткнись, Сынок!

– Я не убил! Нет!!! Эта сволочь перекусила его пополам, я видел! Он захлебнулся кровью и перестал звать на помощь! Только после этого я выстрелил! Его уже было не спасти!!! Не спасти?!

– Заткнись, Сынок! – тихо повторил сержант. – Ты все сделал правильно. Он сам виноват, что хреначил, как на прогулке. Здесь не курорт! Я ему приказывал остановиться… Черт! Дернуло же меня в первый рейд взять эту восторженную натуру! Дурак я, дурак…