Таких боев в сорок втором году хватало, бывали они и позже, хотя реже, а вот отчего реже, не готов сказать точно. Сейчас немцы опытные, упорные, позиции не бросают, держатся даже при угрозе охвата, рукопашной не боятся. Много ли будет их таких через год или два, не знаю. Если меньше, то везде так держаться не смогут. Вот и возникает вопрос: для чего эти бои в Чижовке, тяжелые, кровавые, от которых растет число могил, наскоро выкопанных на уже отвоеванных местах? А вот для того: эта хорошо подготовленная немецкая пехота гибнет здесь, а кто еще не погиб, сражается тут, на улице Двадцатилетия Октября, Кирова и прочих, и должен драться без дураков и расслабления, потому что иначе не удержится. Вот он дерется и гибнет двенадцатого, тринадцатого, четырнадцатого августа и позднее. Тут, а не у Волги, где двадцать третьего августа немецкий танковый клин наконец вырвался к реке, хоть на паре километров выполнив задачу плана «Барбаросса».

Что это означало? То, что враг у ворот, и не самые маленькие заводы СТЗ (танковый) и «Баррикады» (артиллерийский) оказались под обстрелом. Но хуже всего – это выход к реке. Тут надо дополнить, что в 1942 году основная часть нефти в СССР добывалась на Кавказе. Еще в Баку, Грозном, Майкопе. Кроме них еще немного было на Севере, на Сахалине, на Эмбе, или между Волгой и Уралом, то самое «Второе Баку». Только «Второе Баку» стало первым по добыче уже после войны. А из первого Баку надо нефть и нефтепродукты везти на север, по Волге в том числе. И по ней шли большегрузные баржи с нефтепродуктами, скажем, по шесть тысяч тонн бензина в каждой. Представляете, сколько это заправок самолетов? Или танков, поскольку были танки и с бензиновыми двигателями? А тут Волга перерезана. Везти можно, конечно, и по железной дороге. Только те дороги, что были западнее Волги, этим прорывом перехвачены. Восточнее – не знаю, насколько удобнее, но это лишние километры. Поэтому ситуация была совсем нехороша, ибо такая артерия перерезана. А попытки сковырнуть немцев оттуда удались только частично. Так что не знаю, как бы справились будущим летом, если бы не кончилась армия Паулюса в первых числах февраля. Она перед своим печальным концом вышла к Волге на большом протяжении, но тут наступил ледостав, и Волга естественным образом выпала из транспортного оборота. А 19 ноября грянули орудия «Урана».

Ну так и что в итоге получилось? Пока немецкие дивизии защищались под Воронежем и рвались к Волге, промежутки между ними заполняли немецкие помощники: две армии румын, итальянская армия, венгерская. И вот по этим слабым местам ударила Красная Армия в зимнем наступлении. Сначала – по румынам, потом – по итальянцам, потом пришла очередь венгров. А сквозь пробитые бреши в рядах гитлеровских союзников танковые корпуса окружали и немецкие дивизии. Так сгинула армия Паулюса, потом пришел черед и тех, кто сейчас противостоял нам в Воронеже.

Для них пришел судный день в январе. Правда, до этого надо было дожить и увидеть торжество. А пока впереди – угловой дом с синенькой крышей, два этажа, обшитые досками стены, какие-то сараи рядом и яблони сада вокруг. И надо проползти меж всякого хлама во дворе и воронок, чтобы докинуть противотанковую гранату до окна на торце дома. Чтобы пулемет наконец заткнулся. Вот задача глобальная – и вот задача, до которой рукой подать.

«Я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю». То и другое, и можно без добавок! У немца перерыв на смену ленты, так что пора. Граната аккуратно (ну, если можно так сказать) влетает в окно. А дальше взрыв размазывает пулеметчика по стенке. Теперь вторая серия – штурм самого дома. Надеюсь, будет и третья – это когда пойдут в контратаку. Почему надеюсь? Да понятно же… Чтобы отбивать контратаку, нужно до нее дожить…

Чуть позже, во время второй контратаки, немцы приволокли огнемет. Солдата с ним заранее никто не увидел, и он подобрался близко к углу дома. Ну, это возможно, я сам совсем недавно средь всякого хлама прополз, только к другому торцу дома. Остальные немцы были поблизости, но не атаковали, а поддерживали огневой бой. Мы их в меру сил подавляли огнем. А после удара огнеметом немцы рванули вперед. Тут у них ничего не получилось, поскольку у нашего взводного Петревича имелся скрытый аргумент – два трофейных МГ. Пока шел вялый огневой бой, они помалкивали, но потом по команде заработали, прижав немцев. Конечно, в его устройстве мы разбирались чисто эмпирически, сумев кое-как зарядить, а вот пошла бы задержка – фиг справились бы. Но трофеи исправно выплюнули по бывшим хозяевам одну короткую и одну длинную ленту. Одним из них управлял я, поскольку несколько раз говорил, что с пулеметами опыт имею. Вот мне его и вручили на случай контратаки. Пока взводный не скомандовал, я стрелял из ППШ, а по его приказу вынул эту бандуру из-за угла, поставил на подоконник и врезал. Когда-то, совсем давно, мне нравился Шварц, стрелявший из пулемета чуть ли не с одной руки, и хотелось самому так же небрежно и героически смести врагов. С тех пор я стал старше и чуть умнее, понимаю, что это кино, а не жизнь. Посему стрелял не по-киношному, хотя на душе скреблись кошки, потому как тянуло гарью, а крики с первого этажа неслись такие, что даже не знаю, как их назвать.

И горелым тоже неиллюзорно запахло. Поскольку немцы откатились, по команде все свободные кинулись тушить. Вот тут нас ждали сюрпризы: пахло уже не только гарью, но и горелым человеческим телом, да и полыхало уже не только в угловой комнате, но пошло дальше. Огонь мы кое-как сбили, в основном засыпая его землей и выбрасывая тлеющее или горящее барахло в окна и дыры в стенках. Да, такой деревянный домишко – сплошная ловушка. Загорится лестница, и не сможешь проскочить через нее, тогда хоть в окно кидайся. А куда ты упадешь – ну, это как повезет. Перекрытия тоже деревянные, старые, прогорят и вниз рухнут, а потом будет на братской могиле надгробие из угольев. Поневоле подумаешь: не лучше ли вокруг траншею вырыть и из нее обороняться, а в доме держать только наблюдателей. Я об этом взводному сказал, он в принипе согласился, но надо было еще с ротным согласовать.

Сгорели двое ребят из 3-го отделения. Я их не знал, да и пришли они недавно, уже когда мы были в Чижовке. Второй из них, что кричал так, что даже стриженные под машинку волосы дыбом вставали, уже умер, ему обожгло обе ноги и живот. Наверное, скончался от болевого шока. Вот первый, что и крикнуть не успел, там было что-то страшное, тело больше напоминало какое-то желе. Некоторые участки, конечно, обуглены, а остальное – как в американской передаче «Разрушители мифов», когда оба ведущих делают из баллистического геля макет тела человека, чтобы над ним как-то поиздеваться, разрушая его и очередной городской миф. Вот что-то вроде этого. Бррр. Как подумаешь, что под Кингисеппом от тебя мог остаться такой холодец, аж невыносимо хочется что-то сделать: то ли напиться, то ли кому-то голову оторвать, настолько это крышу крушит и срывает.

Да, можно погибнуть, и тебя прострелит, разорвет, размажет гусеницей, засыплет даже. Ты есть ты, даже порциями, простреленный и замерзший, но не заливное из тебя в твоем обмундировании! Мысль все время возвращалась к этому. Правда, потом я понял, отчего так случилось, и стало отчего-то легче. Видимо, огнеметное пламя вытопило весь жир из тела, оттого он и выступил, а потом застыл. Дальше я в порядке самоуспокоения подумал, что через несколько лет от человека скелет один останется. По черепу как-то можно восстановить лицо покойного владельца, но просто так, глядя на череп, этого не узнаешь, значит, череп лицу не тождественен. Ну, тогда уж чего страдать, если после огнемета ты тоже на себя не похож. После такой мысли меня и попустило.