— Ты, Анатолий Борисович, должен залечь на дно и нигде не высовываться, как советовал тебе генерал Изотов. При встречах можешь, как ни в чем не бывало, перекидываться с ним приветствиями, но ни в коем случае по своей инициативе не вступать в разговор… — Подумав, добавил: — Ты уже сделал свое дело, довел нужную информацию до Изотова, вот пусть он и ломает голову, что теперь предпринять. Давай положимся на его генеральский ум и высокую должность кадровика. Если у тебя появятся какие-то новые веские факты в отношении Полякова, заходи — обсудим их вместе.

Сенькин молча кивнул, согласившись с утешительными рекомендациями полковника Гульева.

* * *

Трудный и тягостный разговор с Сенькиным оставил у Полякова тревожное чувство. Оно повергло его на несколько дней в состояние депрессии. Возвратившись из Нью-Йорка в Москву, он полагал, что ничто и никто — ни Дэвид Мэнли, ни Джон Мори — не будет ему мешать спокойно жить и работать в ГРУ. Раньше он даже не предполагал, что на родине будет постоянно находиться под страхом разоблачения. Теперь же, чувствуя себя уязвимым и незащищенным перед одним лишь человеком, бывшим своим подчиненным — полковником Сенькиным, он сделался нервным и раздражительным. Поляков хорошо понимал, что в таких ситуациях надо уметь сдерживать себя, чтобы никто не мог заметить его тревоги и смятения. Но как можно было не переживать и не волноваться, когда каждую неделю в ГРУ приходили неприятные сообщения о новых провалах агентов и нелегалов, а также их связников из нью-йоркской и вашингтонской резидентур военной разведки. И потому каждый день для него превращался тогда в муку мученическую.

Возвращаясь после работы домой, он иногда напивался до чертиков, чтобы снять стрессовое состояние. Однако алкоголь не всегда брал его. Утром он не имел привычки похмеляться, и потому его коллеги часто замечали, что полковник Поляков при его-то большой выдержке стал часто не владеть собой, не сдерживать отрицательных эмоций. В свою очередь, он стал тоже замечать, что вокруг него творится что-то непонятное, как будто нагнеталась атмосфера подозрительности. Самой большой головной болью для него оставался бывший подчиненный Сенькин, которого он опасался из-за того, что тот мог выболтать кому-то о своих подозрениях. С этим он связывал и перенос очередной долгосрочной командировки в Вашингтон на неопределенное время.

Не раз Поляков пытался проанализировать возможные причины отказа в загранкомандировке в США, но ничего у него не получалось. «Все настолько туманно и зыбко, — сокрушался он, — что надо на все мне наплевать. — Потом мысленно спрашивал себя: — А что, собственно говоря, произошло? Ну накинулся на меня со своими подозрениями Сенькин, ну и что? Какие у него могут быть улики? Где доказательства? Их нет. Да и свидетелей моих контактов с ФБР ни у кого нет. Разве что в Москве могли засечь тайниковые операции. Но даже и в этом случае никто же за руку меня не схватил. Да и руководство относится ко мне вроде бы нормально…»

Эти размышления несколько успокаивали Полякова, хотя душа его все еще продолжала болеть из-за того, что в США действовал агент ГРУ Дан Драммонд, работавший в ФБР. А боялся он его потому, что тот мог знать о вербовке Джоном Мори советского полковника из военной разведки и сообщить об этом своему оператору из ГРУ Мантрову.

Несмотря на темную подспудную тревогу, Поляков передал американцам через тайник интересовавшие их сведения и сообщение о подобранных лично им местах проведения тайниковых операций на улицах Богдана Хмельницкого и Чернышевского. В ответ он получил новое задание, в котором говорилось: «…Объективно нелегальная разведка должна возродиться и снова превратиться в эффективный инструмент ГРУ как по добыванию наиболее ценной информации, так и для ведения разведки в кризисных ситуациях, особенно в военное время. Сведения о ней нас интересуют. Идеальным вариантом был бы контроль за восстановлением нелегальной разведки и за последующей работой нелегалов. При этом единственным каналом осуществления такого контроля могло бы быть внедрение вас в руководящий орган вновь создаваемой нелегальной сети ГРУ. В этом плане мы возлагаем большие надежды на вас.»

Ознакомившись с новым заданием ЦРУ, он понял, что спецслужбы США отводят нелегальной разведке ГРУ важное значение, и невольно подумал: «Да, я развалил эту особую разведку, а теперь вот мне же и предлагается воссоздавать ее. Когда пыль подозрений немного осядет, можно будет затронуть вопрос о восстановлении этого подразделения.»

Спустя некоторое время Поляков в угоду американцам, а заодно желая показать руководству ГРУ, что он ратует за возрождение нелегальной службы, представил заместителю начальника военной разведки Генштаба вице-адмиралу Бекренёву докладную записку, в которой изложил свои соображения: «Современная обстановка в мире и некоторые тенденции ее развития заставляют нас подумать о том, что нам необходимо восстановить работу с нелегальных позиций. Расформирование же бывшего 1-го управления, как показало время, ничего положительного не дало. Ранее существовавшее положение о том, что нелегалами должны заниматься все подразделения ГРУ, не оправдало себя. Для того чтобы нелегальная разведка заняла в ГРУ ведущее положение, необходимо сосредоточить руководство ею в одних руках.

Изложенные мною соображения ни с кем не обсуждались, но мне известно, что некоторые офицеры высказывают обеспокоенность отсутствием работы с нелегальных позиций. Поэтому я, как коммунист и как работник бывшего 1-го управления, считаю себя обязанным доложить свое мнение по этому вопросу. Если мои соображения не соответствуют взглядам руководства ГРУ, то прошу извинить».

Готовя эту докладную записку, Поляков рассчитывал продвинуть на руководящую должность себя как бывшего ответственного работника по подготовке и выводу за границу нелегалов. Но расчеты Полякова не оправдались: никакого решения по его докладной не было тогда принято. И именно в то время для него прозвучал еще один тревожный звонок: в американской газете «Лос-Анджелес таймс» был опубликован отчет о судебном процессе над проваленными Поляковым советскими разведчиками-нелегалами Саниными. В статье упоминалась и фамилия Полякова, участвовавшего в подготовке и переброске Саниных за кордон. Естественно, он струхнул тогда еще больше. Газета огласила на весь мир о том, что Поляков является советским военным разведчиком. А это означало, что он может стать не выездным за пределы своей страны. «Ну что ты будешь делать! — сокрушался он, испытывая и страх и гнев. — Не успели в сознании уложиться события, связанные с провалами в нелегальной сети, и на тебе! Опять ударили как обухом по голове…»

Но Поляков не был человеком, который мог потерять самоконтроль и душевное равновесие. Он был достаточно умен, хитер и профессионален. Решив разведать, что думают об этой