Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да. Родители влияют на жизнь своих детей будь то косвенно или напрямую, — отвечает он, проводя большим пальцем по внутренней стороне моего запястья, чуть выше точки пульса.
— А как насчет твоих? — спрашиваю я.
— Они умерли задолго до того, как смогли оказать на меня значительное влияние.
— Мне жаль.
— Не стоит. Я не жалею. Некоторым людям не суждено иметь детей.
— И что они сделали?
— Ничего. — Он переводит взгляд на вешалку для одежды, стоящую у входа в смотровую. — Ты снова носишь шарф.
— Да. Мне он очень нравится. — Я поворачиваю руку так, чтобы наши ладони соприкоснулись. — Ты сказал "член подразделения". Ты военный?
— В каком-то смысле — да, — бормочет он, опустив глаза, глядя на наши соединенные руки.
— Что значит "в каком-то смысле — да"?
— Это значит, что нет ничего черного и белого, тигренок. Существуют только оттенки серого. — Он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются. — За исключением тебя.
Становится невозможно держать под контролем дыхание, пока он так смотрит на меня. Словно я единственный человек в мире.
— И кто же я?
— Ты, мой тигренок, — луч света в абсолютной тьме, которой стала моя жизнь и была уже очень долгое время.
Я вдыхаю, потрясенная его словами. Никто никогда не говорил мне ничего подобного.
— Если бы ты спросил мое имя, то понял бы, насколько оно противоречит твоему мнению, — шепчу я.
По-итальянски Нера означает "черная". Но он не мог этого знать, ведь я никогда не называла ему своего имени.
Мой демон склоняет голову набок, его взгляд опускается к моим губам.
— Да. Но с другой стороны, оно также означает свет. Сияние. Или яркость.
— И откуда ты это знаешь? — Мой голос теперь едва слышен.
— Я слышал, как один из твоих друзей произнес твое имя.
Я делаю шаг ближе, так что оказываюсь между его ног, и наши глаза оказываются почти на одном уровне, и глажу его по подбородку, стараясь не задеть порез на щеке.
— Когда?
— Несколько недель назад. Ты выходила из бутика в центре города.
Да, я помню тот день. Я составляла компанию Дании, пока она ходила по магазинам в поисках новых сапожек. Приятная дрожь, которая ассоциировалась у меня с ним, присутствовала все это время, и я постоянно оглядывалась через плечо.
— Я тебя не видела.
— Меня видят только тогда, когда я этого хочу.
— А как же те другие разы, когда я замечала тебя?
— Может, я хотел, чтобы ты видела меня.
— Почему?
— Так ты могла беззаботно веселиться с друзьями. И знать, что с тобой ничего не случится, потому что я присматриваю за тобой, тигренок.
— Тигренок? Ты знаешь мое имя. Почему ты не используешь его?
— Я услышал его случайно. Ты никогда не давала мне его. Я не люблю пользоваться вещами, которые мне не давали. Это воровство.
— У тебя уникальные принципы для преследователя. — Я перевожу взгляд на его губы. — Могу я открыть тебе секрет?
— Да.
Я наклоняюсь вперед, пока мои губы не оказываются почти у его уха, и шепчу:
— Мне нравится, что ты присматриваешь за мной, демон.
В течение нескольких молчаливых мгновений он сохраняет невозможную неподвижность и почти не двигается — наше учащенное дыхание — единственный звук в комнате.
— Я бы хотела делать гораздо больше, чем просто присматривать за тобой. — Он берет мое лицо в свои ладони, и, хотя его прикосновения легки, я чувствую каждую клеточку на его коже. — Но некоторым вещам не суждено случиться.
Он продолжает обнимать мое лицо, когда встает, его массивное тело отбрасывает тень, когда он возвышается надо мной.
— Уже уходишь? — Я спрашиваю.
— Чтобы свет засиял, тьма должна отступить. Это то, чему суждено быть.
Его руки опускаются, и я наблюдаю за его широкими плечами, когда он направляется к внешним дверям.
— И все? — кричу я ему в след. — Ты появился из ниоткуда, попросил меня подлатать тебя, а потом просто ушел?
— Я хотел поговорить с тобой. Все-таки, мне приходится прибегнуть к воровству.
Я не хочу, чтобы он уходил. Я никогда не знаю, сколько времени пройдет, пока он решит снова показаться.
— Могу я украсть тебя? — выпаливаю я, когда он переступает порог. — Только на одно воскресное утро.
Он останавливается.
— Зачем?
— Хочу тебе кое-что показать.
Склонив голову набок, он несколько мгновений наблюдает за мной, прежде чем ответить.
— В следующее воскресенье. В восемь часов. Я буду ждать тебя перед твоим домом.
— Может, мне дать свой номер? На случай, если что-то случится и ты не сможешь прийти?
Он смотрит на меня через плечо, и кажется, что его глаза пронзают меня насквозь.
— Даже если начнется ад, я буду там, тигренок.
Его длинная коса развевается в воздухе, когда он отворачивается и исчезает в ночи.
ГЛАВА 13
Люди. Толпы людей снуют между прилавками, заваленными выпечкой, консервами, рассадой и удивительным для начала сезона количеством фруктов и овощей, лавируя между расставленными в ряд ящиками с тем же самым товаром, и задерживаются у других столиков, чтобы поторговаться с продавцами, выглядящими несколько обезумевшими от страха. Старые, молодые, с цепляющимися за них детьми — все они толкаются друг с другом, пробираясь между прилавками.
Это гребаный кошмар.
— Ну что? — спрашивает Нера рядом со мной, ее губы расплываются в широкой улыбке. — С чего начнем?
Сегодня тепло, и на ней легкое пальто поверх фланелевой белой рубашки, которую она завязала на талии, и бледные джинсы. Ее волосы цвета меда собраны в низкий пучок на затылке, закрепленный красным шарфом, который я ей подарил.
— Почему мы здесь? — спрашиваю я, не сводя глаз с ее губ. Улыбка — это то, что редко бывает направлено на меня. Чаще всего, когда ситуация требует от меня быть рядом с человеком, он либо плачет, либо кричит.
— Это фермерский рынок. Я дам тебе краткий курс по травам и овощам. — Она берет меня за руку, ведя вперед.
Кто-то задевает мою руку локтем. Я не обращаю на это внимания, глядя на наши сцепленные пальцы, пока она тащит меня вперед, спеша к ближайшему прилавку. Вот уже несколько месяцев я борюсь с желанием прикоснуться к ней каждый раз, когда мы встречаемся. Поцелуй руки, которая лечила мои раны, был самым интимным контактом, который я себе позволил, не считая того единственного ослабленного момента, когда я не смог
