В тусклом свете фонаря, не обращая внимания на снегопад, на ночь и на то, что пора домой, лежал белоснежный пес.

— Видишь, ему гораздо лучше. Вчера, пока ты спала, мне даже удалось покормить его.

— Кажется, он выздоравливает, — на лице Евы появлялась краска.

— Не кажется — точно!

— Янсон, у нас ещё есть апельсины? — спросила вдруг жена.

Это было самое лучшее, что могла она сделать…

Утром Янсон вышел на улицу. Он был уверен: жизнь возвращается к Еве. Снегопад перестал. Теперь, пожалуй, надолго. По улицам, тротуарам, крышам раскинулось белоснежное море. Солнце светило застенчиво и робко, как улыбается женщина после слёз.

Янсон подошёл к собаке и, сжимая непослушными пальцами стек, поправил чуть подтаявшее ухо.

«Только бы не потеплело», — подумал он и оглянулся. В окне стояла улыбающаяся Ева.

— Что будете исполнять, молодой человек? — спросил председатель жюри и, оторвавшись от списка конкурсантов, посмотрел на вошедшего. — Овца?! — от неожиданности глаза его полезли на лоб.

— Бедлингтонский терьер, — поправила ассистентка.

— Да какая разница?! — заорал председатель.

Вот уже четвёртый день, как нервы Александра Иосифовича пошаливали: от безголосых девиц с апломбом и угловатых подростков с периферии председателя мутило. Ему очень хотелось домой, к жене.

«Это у меня галлюцинации. От перенапряжения», — подумал он и резко сказал:

— Терьеров не прослушиваем. Следующий!

— Александр Иосифович, его НУЖНО посмотреть, — шепнула ассистентка многозначительно. — Очень просили…

— Да? — смягчился председатель. — Ну хорошо, валяйте, — он вновь взглянул на бедлингтона, но тут же отвёл глаза.

— Если позволите, я исполню песню «Believe me», — тихо и вежливо сказал бедлингтон.

— Это что за муть? — не понял председатель.

— С ней Дмитрий Николаевич Билан на Евровидении лет двадцать тому назад выступал, — подсказал один из членов жюри.

— А вы, молодой человек, консерватор, — пожурил бедлингтона председатель. — Классикой балуетесь? Ну-ну прошу.

Бедлингтон встал на задние лапы и, поднеся ко рту воображаемый микрофон, запел.

— А что, недурственно, — шепнул председателю педагог по вокалу. — И мелизмы у него неплохо выходят.

— Ты находишь? — усомнился председатель. — А по-моему, сыроват терьер. Ему, между нами, девочками, под фанеру петь, а у него прикус неправильный. — Спасибо, — прервал председатель выступление. — А двигаться вы умеете? У нас тут, батенька, не «Голубой огонёк на Шаболовке».

— В смысле, танцевать? — уточнил бедлингтон.

— И желательно на двух ногах, — не удержался от сарказма тренер по фитнесу.

— Вообще-то, я классическими танцами занимался: хип-хоп, брейк-данс, R'n'B, джаз-модерн…

— А из современного? — нетерпеливо перебил его председатель.

Бедлингтон замялся.

— Всё ясно, — устало изрёк председатель и вздохнул. — Можете быть свободны.

— Спасибо. Всего доброго, — вежливо ответил бедлингтон и вышел.

— И на кой нам это надо? Он же поле непаханое!

— Зря вы так, Александр Иосифович, — надул губы стилист проекта. — Тут надо над имиджем поработать конечно, но потенциал у парня есть.

— Вы знаете, очень просили… — напомнила ассистентка.

— Да кто просил-то, ёжкин кот? — разозлился председатель.

Ассистентка сделала большие глаза и что-то зашептала ему на ухо.

— Что, сам?! — не поверил председатель. — Хм, а он ему кем, извиняюсь, приходится?

— Хозяином.

— Ну-у а вы обговаривали условия? — замялся председатель. — Он в курсе, что финал мы не гарантируем? В тройку, возможно, он и войдёт, но вы же сами прекрасно понимаете… он всё-таки… СОБАКА! — вытащив из кармана платок, председатель промокнул выступивший на лбу пот.

— Там всё знают, и тем не менее… — вымученно улыбнулась ассистентка.

Председатель нахмурился.

— Раз так… Ладно, возьмём этого вашего бадминтона. Говоришь, есть в нём что-то? — недоверчиво обратился он к стилисту.

— Определённо.

Председатель тяжело вздохнул:

— На сегодня хватит. Скажите там, чтоб расходились.

Оставшись один, Александр Иосифович ослабил галстук и распахнул окно. В комнату полетел тополиный пух, норовя набиться председателю в нос. Александр Иосифович поморщился и глянул вниз.

Из подъезда вышел бедлингтон. Водитель лимузина услужливо открыл перед ним дверцу и взял под козырёк.

— Благодарю, домой, пожалуйста, — расслышал председатель знакомый вежливый голос.

Блеснули правительственные мигалки, и машина плавно тронулась в сторону Кремля.

У моего приятеля Миши был питбультерьер. Звали его Крюгер. Настоящая бойцовая собака: на ринге страшная, в семье сама ласка.

Мишины домочадцы в Крюгере души не чаяли: то был добрейший, преданный пёс, готовый разорвать любого, кто обидит хозяев. Я удивлялась, как в собаке уживаются такие противоположности, как агрессивность и дружелюбие, независимость и преданность, лёгкая возбудимость и хладнокровие? Столь ласкового и одновременно жестокого пса я больше не встречала. Мне не приходилось видеть собачьи схватки, но Миша любил прихвастнуть тем, какой Крюгер безжалостный и неутомимый боец. А о том, как прошлой зимой пёс чуть не загрыз грабителя, напавшего на Мишину жену, знала вся округа.

«Как этот милый пёс может быть таким злобным?» — я спрашивала себя. Как-то поделилась мыслями с Мишей. Он усмехнулся, закурил и рассказал историю питбуля, которая потрясла меня.

Питбули были выведены на юге Америки в начале XX века. Назывались они белыми псами. Белыми, потому что предназначались для охраны белых и расправы с темнокожими людьми. Десятилетиями кинологи культивировали в питбулях жестокость, растили чудовищ, способных на неистовую любовь к хозяину и лютую ненависть ко всем остальным.

Существовала целая наука о том, как из безобидного щенка воспитать монстра, рождённого убивать. Хозяин покупал собаку и на несколько недель запирал её в кромешной тьме. Начинались пытки. Пытка светом, шумом, голодом, лишением сна… В темноте щенок не понимал, что происходит, и медленно сходил с ума.

Больше всего собаку мучила жажда: сутками ей не давали пить. А после к истощённому питбулю входил темнокожий слуга и избивал его до полусмерти. Истязание заканчивалось, лишь в комнате появлялся хозяин. Он останавливал слугу, ласкал собаку, и та была ему благодарна. Не понимая разницы меж белым и чёрным человеком, по запаху она остро её чуяла.