Кроме того, он обожал обращать ответы, которые временами бывали для него трудноваты, в загадки и шутки. На одном из уроков Пипин (королевский сын) задавал вопросы, а учитель отвечал.

– Что такое воздух?

– Хранитель жизни.

– Что такое жизнь?

– Радость хорошим, печаль плохим, ожидание смерти для всех.

– Что такое смерть?

– Путешествие в неизвестность, плач по живым и исполнение воли человека.

– Что такое человек?

– Проходящий путник, гость места…

– Что такое луна?

– Глаз ночи, проливающий росу, предсказатель бурь.

– Что такое море?

– Путь отважных, граница земли, пристанище рек, источник дождей.

В конце Алкуин задавал загадки, например: «Я видел, как мертвое породило живого, а дыхание живого пожрало мертвых».

Пипин решил ее: «От трения сухих веток возник огонь, спаливший эти ветки». При помощи загадок и диспутов учитель из Йорка будоражил умы франков, чтобы они сами старались понять суть вещей. В настоящих науках – физике Аристотеля, географии Птолемея или истории звезд Гиппарха – он был почти столь же несведущ, как и его ученики. Тайну бледной луны, совершающей круг по ночному небу, не было нужды обсуждать. Движение луны осуществлялось по воле Создателя. Она будет продолжать свое движение до тех пор, пока солнце не станет черным, как пепел, и звезды не упадут с неба, как листья со смоковницы под порывом ветра, и дракон не вылезет из моря на сушу в последний день жизни человека.

Этот Судный день, так хорошо описанный Бонифацием, возможно, должен был наступить очень скоро.

Математика Алкуина не требовала от его учеников отличного знания цифр и умения считать. Единственными цифрами, с которыми им приходилось иметь дело, были римские от I до IX, без нуля и отрицательных величин. Помножить что-нибудь вроде МССХIХ на простое XIV было нелегкой задачей для пальцев, использующих метки на вощеной дощечке. Однако это можно было сделать, мысленно представляя себе цифры. То же самое относилось и к алгебраическим уравнениям.

И здесь тоже находчивый кельт и его ученики прибегали к помощи старинных цифровых задач, например таких: «У лестницы 100 ступенек, на первой ступеньке сидит один голубь, на второй два, и так до 100 голубей на сотой ступеньке. Сколько всего голубей сидит на лестнице?» Чтобы найти ответ, необходимо помнить, что на каждой паре ступенек сидит сотня голубей, если брать первую и девяносто девятую ступеньку, вторую и девяносто восьмую и так далее. Так вы считаете до 49 сотен, прибавляете среднюю ступеньку с 50 голубями и последнюю с сотней. Теперь вам известен ответ – 50 сотен плюс 50 голубей.

Они вынуждены были все придумывать сами из-за отсутствия учебников. Вскоре Алкуин написал простейшую грамматику и составил сборник месс. Опытные монахи переписали их заново. Алкуин также затребовал из своей старой библиотеки в Йорке исторические труды Беды и стихи Вергилия. Но в основном франки, и стар и млад, учились слушая и запоминая.

К тому же их учеба никак не соприкасалась с искусством. На протяжении многих поколений в стране франков никто не занимался ваянием. Росписи же на церковных стенах изображали либо картины, где демоны с раздвоенными хвостами пытали грешников адским пламенем в пасти гигантского дракона, либо блаженных, которых добрые ангелы возносили в Царство Небесное сквозь просвет в облаках. Грешники изображались нагими, блаженные – одетыми.

Кроме того, среди Святых Даров, что Карл привез из Рима, имелось несколько картин, изображавших святого Иоанна, пишущего Евангелие с помощью священного орла, или напуганного святого Петра, трясущегося при виде кукарекающего петуха. На картине были изображены три петуха, чтобы подчеркнуть: петух прокукарекал трижды, как это говорится в Священном Писании. Эти фрагменты картин Карл велел скопировать своим художникам. Опытные руки резчиков с берегов Рейна делали точные копии на деревянных дверях и декоративных тарелочках. Искусные мастерицы продолжали дело вышивкой на знаменах и портьерах.

На остатках римского искусства, из тех, что еще можно было найти, – осколках мозаики, изображавших сцены с гладиаторами, павлинами и солдатами, с триумфом возвращавшимися из боевого похода, – не много осталось от исчезнувшей цивилизации. Шарлеманю нравилось рассказывать благодарным слушателям о легких и утонченных сценках, свидетелем которых он был в Риме и Парме, о мучениках, возносимых на небеса, и о стенах Иерихона, рухнувших при трубных гласах христианских труб.

Карл также постепенно добавил кое-что к родовой легенде об Арнульфе, который, похоже, был родом из семьи патрициев. После того как Карл долго слушал о приключениях троянцев, описанных Вергилием, он припомнил, что один из его предков носил имя Анхиз или что-то похожее. Возможно ли, размышлял Карл, что древние франки, таинственным образом вышедшие из моря, были странствующими троянцами, которых вел Анхиз, отец Энея? Он только несмело предложил это объяснение происхождения франков, но история сразу распространилась повсюду, потому что сам король был ее автором. Алкуин, преклонявшийся перед Вергилием, не говорил ни «да», ни «нет».

– Не оглядывайся назад, дорогой друг, – советовал он. – В своей мудрости смотри в будущее, потому что оно в твоих руках, наихристианнейший король.

Задумчивый бритт, привыкший к борьбе мелких правителей своего острова, уже почувствовал власть, которой мог бы обладать Шарлемань, если его умело направлять.

Но грубый франк почерпнул новую идею из уроков Алкуина. Благословенная культура и пышность также, казалось, всегда шли с Востока, откуда троянцы отправились в свои странствия, оплакивая потерянную родину, откуда и Павел пришел в Рим. Там, на Востоке, Константинополь по-прежнему поражал роскошью и великолепием всех искусств, и даже язычники арабы привозили с собой драгоценные изделия из Вавилона или Багдада, где правил калиф в золотом дворце и можно было увидеть фантастических слонов.

Павел Диакон рассказывал ему историю греков, и Карл поручил странно одетому Элише обучать греческому не только Ротруду, но и других детей. Все очень веселились, глядя, как Элиша приветствует Ротруду, распростершись на циновке, словно в поисках муравьев.

Алкуин организовал свою дворцовую Академию после того, как изучил привычки своего повелителя. Название «Академия» приятно звучало, поскольку было новым словом в стране франков, и Алкуин ясно понимал, что король в любом случае распорядился бы именно так. Академия предлагала не столько высшее образование, сколько образование для высших учеников – шестерых королевских детей, паладинов вроде горячего Ангильберта и самого Шарлеманя.

В перерывах между приступами лихорадки, которая никогда не отпускала его, Алкуин руководил этим семейным кружком с мягким шутливым добродушием. Он быстро освоился с прозвищами, которыми награждал всех Шарлемань. Внутри кружка Ангильберт стал «юным Гомером», сам Алкуин – «бедным Горацием», а король – «Давидом, вознесенным Творцом над своими врагами».