лифт, то на Олесю. Пухлые, сужающиеся на концах пальцы теребили ворот махрового халата.

– Что у вас тут происходит? – наконец не выдержала соседка.

– Понятия не имею… – выдохнула Олеся, привалившись к стене около своей двери.

Сухая пыль наверняка налипла на халат и волосы, но ей было все равно. После того, чем обернулась внезапная активность лифта, Олеся чувствовала себя еще более потерянной и бессильной, чем накануне. Ушибленные ягодицы болели, саднила ободранная ладонь, и грязь на одежде уж точно не имела никакого значения. Происходящее напоминало сон: кошмарный, сумбурный, бессмысленный. И от мысли, что проснуться никак не получится, глаза снова начинало щипать.

Когда в синем тамбуре послышались знакомые голоса и шаги, Олеся постаралась проглотить ком в горле. Может, все вместе они все-таки что-нибудь придумают?

– На кнопки пробовали нажимать? – первым делом спросил Виктор Иванович, выслушав сбивчивый рассказ о лифте. Высказанные второпях Олесины догадки о влиянии некой силы на их разум он пропустил мимо ушей. После того как в присутствии Хлопочкиных лифт вновь открылся, демонстрируя ярко освещенное нутро, Виктора Ивановича интересовала лишь возможность покинуть этаж.

Алла Егоровна тоже не отрывала взгляда от лифта. Ее крашеные волосы, аккуратно накрученные на бигуди, выглядели дико в этом вывернутом наизнанку мире. Равно как и пояс стеганого халата, завязанный на талии идеальным бантом. Олеся не понимала, как соседка могла думать о внешности, когда за окнами в вымерших дворах перетекала чернильная тьма, таящая в себе крылатых уродов.

– Посмотрим, поедет ли он куда-нибудь, – заявил Хлопочкин и, подойдя к лифту, протянул руку внутрь, к прямоугольной панели с кнопками.

Медлительные створки неожиданно резко захлопнулись. Виктор Иванович едва успел отдернуть руку и, крепко прижав ее к груди, попятился прочь. Закутанная в халат Алла Егоровна сдавленно ахнула и качнулась вперед, собираясь привычно вцепиться в супруга, но тот сердито отмахнулся.

Выждав немного, Виктор Иванович несколько раз нажал кнопку на стене. Ничего не произошло.

– Надо было ехать, пока открыто, а не сцены устраивать! – внезапно выпалила Ангелина Петровна. Все уставились на нее, и она замолчала, снова поджав свои лягушачьи губы.

Кабина лифта за сомкнутыми створками вдруг содрогнулась и с характерным звуком пошла вниз.

– Может быть, кто-то снизу вызвал? – предположила Алла Егоровна. – Может быть, все уже нормально? – ищущий поддержки взгляд перескакивал с одного лица на другое.

– Уходите!

Хриплый окрик раздался слева, заставив всех вздрогнуть от неожиданности.

На пороге тамбура Хлопочкиных, придерживая одной рукой дверь, стоял совершенно незнакомый человечек: лысый, жилистый до худобы, одетый в какие-то серые обноски и босой. Определить его возраст по костистому, в ссохшихся морщинах лицу не представлялось возможным.

– Уходите! – снова выкрикнул он и закашлялся, прикрыв рот пергаментно-желтой рукой в серых пятнах.

Внизу приглушенно захлопали, открываясь и закрываясь, двери лифта. Затем кабина снова поползла вверх.

Олеся почувствовала, как мурашки колют облитую холодом кожу. Знакомый звук движения лифта должен был вселять надежду, но вместо этого…

– Сюда, сюда! Скорее! – Угловатый незнакомец отчаянно махал свободной рукой, отступая в тамбур. – Или умрете!

Решение пришло к Олесе мгновенной вспышкой, как по щелчку переключателя. Так же как тогда, во время ссоры с Васей. За секунду до она еще могла усомниться, могла отступить, а потом вдруг поняла: поздно. Или – или.

«Или я сейчас побегу, или…»

– Быстрее! – едва узнав собственный голос в этом затравленном выкрике, Олеся схватила за руку стоящую рядом Аллу Егоровну и бросилась к тощему, который продолжал что-то кричать им. Семен поспешил следом, подгоняя замешкавшегося Хлопочкина. В дверях тамбура образовалась пробка.

Ангелина Петровна, оставшаяся возле лифта, в нерешительности качнулась вперед, потом назад. На полном лице читалась растерянность пополам с испугом.

– Прячьтесь, прячьтесь! Скорее! – вопил из тамбура тощий и подскакивал на месте, пытаясь подать ей какие-то знаки руками поверх голов.

Когда лифт со стуком открылся, Ангелина Петровна все-таки бросилась вперед. И почти успела.

За ее спиной выросла, внаклонку вывернувшись из тесной кабины, высокая бледная фигура. Свисающие до пят руки, заканчивающиеся непомерно длинными, многосуставчатыми пальцами, быстро ощупали пол перед собой. Яйцевидная голова повернулась в сторону синего тамбура. Гладкое, лишенное глаз и рта лицо посередине разрезали две огромные щели. Их края, влажные и темные, трепетали, со свистом втягивая воздух.

Секунду спустя жилистые стопы с такими же непропорционально длинными пальцами спружинили и толкнули существо вперед. Четырехпалая ладонь распалась надвое, блеснув утыканным крючьями нутром, и сомкнулась на руке убегающей женщины.

Многоголосый крик рикошетом заметался в пыльных стенах подъезда, дробясь и множась, множась, множась…

Кричала Ангелина Петровна.

Кричал дистрофичный незнакомец, распахивая дверь в двадцать четвертую квартиру.

Кричал Семен, вдруг метнувшийся на помощь соседке.

Олеся успела заметить, как он схватил ее и рванул на себя. Потом что-то больно пихнуло в бок ее саму.

С неожиданной силой тощий человечек втолкнул всех по очереди в свою квартиру и, едва не прищемив Семена, тащившего Ангелину Петровну, с грохотом захлопнул дверь прямо под носом пролезшей в тамбур твари.

15

В двадцать первой квартире было светло.

Лиля только что обошла все комнаты, щелкая выключателями. В туалете и в ванной она тоже зажгла свет. Пусть будет.

Темной оставалась только детская, где наконец-то заснул накапризничавшийся за день Даня. Аллилуйя! Сегодня он весь день выводил ее из себя: ныл, приставал, чуть что – плакал… Под вечер пришлось даже отвесить ему пару оплеух.

Или это было не сегодня?

Покачнувшись, Лиля схватилась свободной рукой за край огромного шкафа-купе, занимающего всю стену в прихожей. Другая рука свисала вниз. Пальцы обнимали горлышко полупустой бутылки. Виски. А до этого был коньяк, но уже кончился.

И когда она успела столько выпить?

Муж устроил бы скандал, если б узнал. Но он не узнает. Он в командировке. Завтра она купит такие же бутылки и поставит их в бар вместо этих. Он и не заметит. Лиля так уже делала. А сегодня…

Сегодня был ужасный день. Ты имеешь полное право выпить.

Встретившись взглядом с собственным отражением в зеркальной двери шкафа, Лиля улыбнулась себе. Слегка припухшие глаза смотрели осоловело. Тушь, нанесенная утром перед выходом, размазалась.

Весь этот день прошел как в тумане. Она точно помнила, что все время переживала о чем-то, но подробности почему-то терялись, высыпались, как пазлы из разорванной коробки. Сумасшедшие соседи, барабанившие в дверь… Какие-то фрики на лестнице, жутко напугавшие Лилю… И Даня, вечно ноющий, мерзкий Даня!

Прибить бы его…

И почему она тогда не сделала аборт? По-тихому. Не сообщая ничего мужу. Так нет же, побежала советоваться с ним, с матерью… Курица тупая!

Помрачневшим взглядом Лиля окинула свое