– Они не отстраняли тебя от дела?

– Я сам написал заявление об отпуске за свой счет по состоянию здоровья. Они обзывали меня слюнтяем и недорослем, сунувшимся в серьезные дела. Я хотел уволиться! – всхлипывание сменилось рыданием. – Баранов приставил мне к ширинке пистолет…

– Хватит, не продолжай! – Рогожин убрал руки с головы парня. – Меня вычислил по своим милицейским каналам?

– Конечно. Посмотрел биографию брата, – немного успокоившись, ответил Кириллов, – сделал запрос в Министерство обороны, потом в МВД.

– Тебе представили закрытые сведения об офицере-разведчике частей специального назначения? – не поверил Дмитрий.

– Без проблем! – в голосе отвечавшего не было лжи.

– Бардак! – возмущенно выдохнул Рогожин. – Впрочем, я тебе верю. В такие времена, как наши, все возможно. Давай, Слава, договоримся: о нашем разговоре не должен знать никто, – Дмитрий бросал четкие отрывистые фразы. – Подлянку твои начальнички запарили крутую. Молодец, что ко мне пришел. Думаю, мы совместными усилиями эту кашу расхлебаем! – Рогожин старался приободрить сникшего парня и скрыть собственную неуверенность. – Я переговорю с завотделением о выписке, но быстро выбраться отсюда не получится. Понадобится минимум пять дней. Сбежать я тоже не могу. Человек военный, себе не принадлежу.

Кириллов понимающе усмехнулся.

– Покуда я в госпитале кантуюсь, попробуй собрать побольше сведений о Баранове… этом, как его?

– Подполковнике Ветрове, – подсказал парень.

– Ветрове… Не брезгуй мельчайшими подробностями и постарайся разузнать, кто за ними стоит, какие фигуры. Мне, Слава, нужна твоя поддержка, а тебе моя. Для Баранова и Ветрова ты клейменый, повязанный с ними общими делишками. Такие долго не живут! – Рогожин перегнул палку.

– Напрасно вы на меня давите! – обидчиво скривился Кириллов. – Я сам пришел…

– Но всей правды не сказал, – применил психологический прессинг Дмитрий.

Ему нужен был союзник, а точнее – исполнитель, готовый подчиняться беспрекословно. И, не обращая внимания на Василенко, Рогожин безжалостно ломал парня для его же блага:

– Слава, ты рассчитывал натравить меня на Баранова. Офицер-спецназовец, может, контуженный в голову, человек с неустойчивой психикой, выпрыгнет из окна госпиталя в подштанниках и за брата посворачивает головы ментовской нечисти. Верно я реконструировал ход твоих мыслей?

Нижняя челюсть Кириллова плавно опускалась к груди, словно отяжелела.

– Начальнички не последние люди в городе, но и они пешки в крупной игре. Детали игры тебе неведомы, как и вся она целиком. А чего боятся люди прежде всего? – задал вопрос Рогожин.

– Неизвестности! – Кириллов напоминал кролика, загипнотизированного удавом.

– Молодчинка! – Рогожин ребром ладони легонько стукнул по худосочной шее следователя-стажера. – Перевербовку не продолжать?! Доказал тебе выгодность сотрудничества со мной?

– Да… – невнятно пробормотал Кириллов.

– У парня лицо хорошее! – Комбат, бывший невольным свидетелем разговора, чувствовал себя обязанным поддержать друга. – Не успел ссучиться в органах. Мог отмолчаться, ан нет, тебя отыскал. Значит, гложет душу несправедливость.

Кириллов ушел, оставив Дмитрию московский адрес – тетки, у которой он жил во время учебы на юридическом факультете, и координаты подружки. Девушка имела однокомнатную квартиру, кота и море одиночества. А молодой следователь истосковался по домашнему уюту и принял с радостью предложение не очень красивой, но молодой, темпераментной Анжелы перебраться к ней, разделить тяготы совместного ведения хозяйства и постель без обязательства жениться.

– Звоните Анжеле в любое время дня и ночи. Она будет знать, где меня искать! – предупредил, прощаясь, Кириллов. – Тетка глуховата, к телефону не подходит…

– Дима! – Василенко старался пробить брешь в молчании Рогожина, затравленным зверем мечущегося по палате. – А ты не говорил ничего о брате!

– Мы редко встречались. Сергей – от второй жены отца. Батяня мой под старость чудил много, – неожиданно для самого себя разоткровенничался Дмитрий. – Развелся с Надеждой Петровной, матерью Сергея. Оставил им все: квартиру, машину – и уехал к черту на кулички, обратно в Забайкалье. Надежда Петровна мечтала в Подмосковье домик построить или квартиру купить. Для столицы у батяни звездочек на погонах не хватало, рылом для матушки-Москвы не вышел, – зло произнес Рогожин. – Отец умер от сердечного приступа. Добрел до сельской больницы, упал на ступени и умер. – Он помолчал, словно отдавая дань уважения трудяге-отцу, тянувшему армейскую лямку до полной двадцатипятилетней выслуги. – Я с мачехой, Надеждой Петровной, дружеских отношений не поддерживал. Не любил я ее. Отца поедом ела за гарнизоны степные, за звание капитанское, за то, что из наряда в наряд заступал… – Дмитрий махнул рукой. – Сергея она подпортила своим сюсюканьем. Баловала пацана с детства. Вырос рохлей, метался из стороны в сторону и ничего до конца не доводил. Институт еле-еле окончил. Мачеха после развода попивать стала, – продолжал рассказывать семейную драму Рогожин. – Сергей ее не останавливал, отец уже в могиле был, а старуху с тормозов сорвало… На вскрытии доктор ахал, что вместо печени мочалку из губки увидел, до такой степени она разложилась.

– Женщины быстрее мужиков спиваются, – авторитетно подтвердил Василенко. – Медициной доказано!

– Наверное, – равнодушно согласился Рогожин. – Братец мой скоренько, сорок дней с кончины Надежды Петровны не прошло, женился. Около него давно девчонка увивалась.

– Так, может, он того, – неуверенно предположил Василенко, – на почве ревности завалил любовника и бывшую жену?..

– Сергей?! – криво усмехнулся Рогожин. – Он рогатки в руках не держал, не то что пистолета…

Кириллов пропал, точно канул в воду. Неделю не появлялся в госпитале. Обеспокоенный Рогожин часами простаивал у окна, вглядываясь в лица прохожих, перепрыгивающих через лужи талого снега.

Без Кириллова Дмитрий был слеп, а он очень рассчитывал на информацию о людях, упрятавших брата за решетку.

«Сдрейфил мальчишка!» – эта мысль все чаще приходила Дмитрию.

Майора Василенко прооперировали. Комбата поместили в реанимацию. По данным, полученным от Шурочки, подолгу засиживающейся у Рогожина, десантник мужественно перенес очередную встречу с ножом хирурга, и дело шло на поправку.

– Скучно без Никодимыча! – сетовал Дмитрий.

– Мое общество, Дмитрий Иванович, вам надоело? – кокетливо интересовалась медсестра, недвусмысленно постреливая карими глазами.

Рогожин отмалчивался, уйдя в себя, как улитка в раковину. Его состояние не могло не волновать влюбленную женщину.

Однажды, когда коридоры корпуса опустели и в ординаторской забивали «козла» реаниматоры и хирурги, Шурочка, набравшись храбрости, спросила: