Оставив Гарпага обсуждать со старейшинами вавилонский договор, Кир вывел Губару из дворца, и они прошли на середину моста. Он хотел, чтобы голова очистилась от шума спора.

— Мой отец лежит в могиле, — сказал он наконец. — Я хочу, чтобы моим приемным отцом стал ты, Губару. Тогда связь между нами никогда не порвется.

Губару одновременно испугался и был тронут. Той же ночью он доказал, что принял кровные узы.

Когда ночью Кир подошел к своей спальне, в ней горел свет. Держа светильник обеими руками, с ним заговорила дочь Губару:

— Господин Ахеменидов, я верю, ты будешь милостив к нам. — С легкой улыбкой она посмотрела ему в глаза. — Теперь, когда я стала тебе сестрой, если хочешь, можешь насладиться мной.

Таким образом, той ночью Амитис дала Киру утешение и удовлетворение. После этого она стала его второй женой, хотя ее ребенок должен был стоять ниже по положению, чем старшие сыновья Кира. Больше Кир не сомневался, он знал, что Губару его не предаст.

С этой уверенностью Кир начал свое путешествие в начале месяца нисана (546 года до н.э.), когда табуны лошадей могли кормиться молодой травой. Вперед он послал предложение примирения: «Пусть лидийский царь признает себя военачальником — защитником Кира, царя мидян и персов. После этого он сможет править своим народом и городом Сардами как сейчас правит ими; его жизнь и семья будут такими же, каковы они сейчас, и никак не изменятся от его подчинения Киру как высшему повелителю».

На это послание в должное время Крез прислал ответ, короткий и высокомерный: «Царь Крез никогда не подчинялся приказам других. Менее всего он обращает внимание на приказы персов, которые были рабами мидян и будут рабами лидийцев».

— Это чтобы добавить к своей славе еще одну табличку с письмом, — заметил Гарпаг и продолжал:

— Очевидно, он приготовился к битве. Не вижу, чтобы ты готовился.

— Ну так готовься сейчас.

Гарпаг послал вперед лаконичные вызовы вооруженным силам, находившимся вдоль великой северной дороги. Его горцы-армяне отправились в путь, чтобы присоединиться к ним у «ворот Азии», сумрачного ущелья, ведущего на юг к реке Заб. Там появились дикие кардачи, или курды, скакавшие за своими племенными вождями, носившими подпрыгивающие гребешки из конского волоса на отделанных бахромой тюрбанах. Кир приветствовал их и спросил, чего им не хватает. Серебра, ответили энергичные курды, которых Астиаг называл племенами грабителей; тогда он наполнил их ладони серебряными сиклями из своих сундуков.

— Пусть бы заработали сначала, — проворчал Гарпаг.

Однако Кир вспомнил, как маг презирал правителей, которые не следуют за своей судьбой, а копят сокровища.

Опытные воины между собой называли его мечтателем; они наблюдали, как он судил — в тяжелой мидийской тиаре, сверкавшей над его серыми глазами, орлиным носом и короткой кудрявой бородой. Уже тогда он выглядел старше своих лет. Когда распространились слухи, что Ахеменид одаривал всякого, кто выигрывал слушание, сельские старцы стали проталкиваться через охрану, умоляя о справедливости и помощи. Кир их выслушивал, и сундуки с серебром в обозе становились все легче и легче. Поздно ночью Эмба начинал злиться и пытался утащить хозяина спать. Однажды гирканин, выплюнув приличный кусок сахарного тростника, выразил недовольство:

— Будешь таким добрым и сладким — эти псы съедят тебя с потрохами.

— А если буду слишком горьким, они меня выплюнут.

Кир не стал напоминать слуге, что теперь правителю Ахемениду охотно служили люди, прежде ему противостоявшие, — германий Табал и тот же Гарпаг, попытавшийся хитростью лишить его власти. Мысль об этом подбадривала Кира. Даже Астиаг, желавший его уничтожить, стал безопасен в Парсагардах, окруженный винными парами. Однако Кир никогда не предполагал, что судьба уводит его из родной долины.

Когда казначей донес, что сундуки с серебром опустели, как прошлогодние осиные гнезда, Кир одобрительно кивнул:

— Хорошо, теперь это не будет тебя беспокоить. Я слышал, Креза очень тяготит его богатство.

Военачальники уже начинали мечтать, как они освободят гордого лидийца от груза его сокровищ. Следуя по равнине левым берегом Тигра, они указали Киру на темные стены, возвышавшиеся на заросшем травой холме. Это были остатки Ниневии. Рядом с широкими городскими воротами, вскинув крылья, стояли два каменных духа — полубыки-полулюди, увенчанные царскими коронами. Внутри города тянулись пустые асфальтовые кварталы улиц, по которым горный ветер носил облака пыли; все нищие и прокаженные разбежались по разрушенным зданиям, прячась от воинов, но те не обращали на них никакого внимания. Бородатый призрак, говоривший еще на древнеаккадском языке, провел военачальников через залы с глазурованной плиткой, украшенной сценами охоты, к высохшим пальмам опустевшего дворцового сада. Проводник указал им на изображение, высеченное на сером камне.

— Лучшее изображение Ашшура.

На каменном портрете Ашшурбанипал сидел или даже полулежал. Для пущего удобства он снял тиару и распустил длинные волосы. С платком на коленях он потягивал вино из кубка, одна из его жен тоже держала в руке чашу, а рабы отгоняли от них мух и играли на флейтах приятную музыку. Кир заметил, что ложе мужчины и кресло женщины стояли на сосновых шишках, которые должны были помешать злым духам земли подниматься к царственной чете. Еще он обратил внимание, что на одной из пальм висела отрубленная голова царя Элама. Значит, Ашшурбанипал изобразил на этом портрете себя отдыхающим на пире после триумфальной победы. Как давно это было? Не более трех поколений назад, разрушив Шушан, воздвиг он эту победную доску. Теперь пальмы в его саду превратились в высохшие столбы, и никто не убирал песок, засыпающий его портрет.

Как это сказал о нем Губару? Лучше бы он оставался в своей библиотеке и не лез на военную колесницу. Губару верил и настойчиво повторял Киру, что сама война приносит великие бедствия. Тот, кто обнажил меч, должен умереть от незримого меча. Может ли какой-либо человек без помощи самых могущественных богов вступить в конфликт и избежать последующих бед? На этот вопрос Кир не знал ответа. Он никогда глубоко не задумывался о последствиях своих действий.

Кир так долго смотрел на каменное изображение ассирийцев, что его военачальники забеспокоились, не пало ли на него проклятие, а пожилой проводник перестал просить монету.

Недавно прибывшие воины удивлялись, когда узнавали, что армия не несла с собой богов — ни защищающего образа Набу, ни Иштар, плененную или хранительницу. У Кира, видимо, не было таких изображений. Его не интересовали предзнаменования, получаемые при жертвоприношениях животных, по утрам он не выпускал на волю птиц. Он вел двести сотен человек с их стадами, повозками и верблюдами на запад, вдоль откоса высоких гор. У истоков Евфрата он повернул выше в горы. Пройдя севернее, армия спустилась в тенистые сосновые долины. Священная гора Арарат лежала далеко за пределами видимости на востоке. Все эти земли, когда-то принадлежавшие хеттам и затем ассирийцам, находились под правлением Мидии, то есть самого Кира. На этой дороге его догнал эфесец Эврибат.