у меня возникает вопрос – а много ли может запомнить четырехлетний ребенок?

Джек берет меня за руку и говорит:

– Она очень нас любила. И я хочу, чтобы ты, Роб, никогда не забывала, какова она, эта любовь. Как она целовала нас, как, укладывая в постель, как пахла лилиями и какой лучилась добротой. Ты ее чувствуешь?

Я закрываю глаза и действительно ощущаю мамино присутствие – нежное прикосновение мягких губ к моим бровям, невесомый поцелуй, прохладный аромат лилий. Но сейчас мою руку сжимает крепкая, теплая ладонь Джек, отвращающая любую опасность.

Когда на следующий день в пять пополудни мы идем доить коров, койот все еще там. Видеть я его не вижу, зато слышу, как он возится в кустах. Его песнь превращается в пронзительный вой, иглой вонзаясь в уши. Он слабеет.

Мия сидит на кухне и разгадывает кроссворд из «Нью-Йорк таймс». Волосы стянуты назад и подвязаны красной косынкой. Жарким летом она подстригает их очень коротко или отправляется к парикмахеру в Санта-Фе, который заплетает их в плотно прилегающие к голове косички. А когда холодает, распускает их – пусть делают, что хотят. Хотя ей, кажется, без малого сорок, выглядит она как ребенок, не старше нас с Джек.

– Привет, как прошел день? – нейтральным тоном спрашивает она и внимательно в меня вглядывается, пытаясь отыскать на лице признаки неприятия. Мия никогда не пытается заставить нас ее любить.

– Он все еще здесь, – отвечаю я, – Фэлкон сказал, что, если к пяти часам он никуда не уйдет, мы сможем взять его к себе. Где он? И где Джек?

– Уехали в Бон, – говорит Мия, – взяли с собой Павла и укатили за кормом.

Корма собакам требуется очень много. Каждую неделю Фэлкон с Павлом едут на бойню и возвращаются с полным фургоном вонючих потрохов. Выгружают их на пандус, раскладывают по ведрам, которые мы потом ставим в холодильную камеру. Адская работенка. Но мне немного обидно, что Джек прокатится с Фэлконом на грузовичке до Бона и обратно. Почему она не захотела взять с собой и меня?

– Они скоро вернутся, – говорит Мия.

– Просто… – начинаю я, но тут же умолкаю, потому что мы с Джек никогда ее ни о чем не просим, чтобы не быть должницами. Но к моменту возвращения Фэлкона койот уже может убежать. А Джек, вместо того чтобы об этом помнить, укатила на грузовичке в Бон – без меня.

– Фэлкон сказал, что, если в пять он все еще будет здесь… – продолжаю я. – В смысле койот…

– Уговор дороже денег, – отвечает она и встает, – пойдем заберем его.

– Нет! Надо подождать их!

Меня вдруг обуревает страх. Только мы вдвоем, Мия и я, – Джек бы это точно не понравилось.

– Я понимаю, – говорит Мия, – если пойти сейчас к койоту, то к моменту их возвращения мы будем заняты и не сможем помочь им разгрузить мясо. А тебе, вероятно, этого совсем не хочется.

Когда она смотрит на меня, в ее глазах мелькает едва заметный блеск. Раньше я такого не видела. С нами Мия всегда осторожна и серьезна.

Я думаю о мясе и о том хлюпающем звуке, с которым оно зловонным потоком шлепается в ведра. О передниках и масках, забрызганных кровью, которую мы порой обнаруживаем даже на волосах.

– Да, если к моменту их возвращения у нас обнаружится столько дел, что мы даже не сможем им помочь, это будет прямо беда, – говорю я.

Мия ухмыляется, направляется в холл, подходит к сейфу и достает из него карабин с усыпляющими патронами.

Она отличный стрелок и попадает с первого раза, даже в тусклом свете, даже через прореху в колючем кустарнике. Койот в ее руках безвольно повисает, как дохлая змея. Одна из его лапок вывернута под странным углом.

Помимо прочего, на всех этих званых обедах я говорю: «У нас на ранчо было три десятка собак и койот, которого мы приручили». Эта часть окружающим всегда нравится, ведь редко кто не любит домашних питомцев.

Когда-то я завлекала этим мужчин. Полагала, что так выгляжу интереснее (хотя практика так ни разу и не доказала эту теорию). Однако в случае с Ирвином к данному приему не прибегала – в этом попросту не было необходимости.

Щенка мы помещаем в загон для молодняка, куда первым делом отправляются все наши новые собаки. По словам Мии, мы даже не знаем, примет ли его стая. Слишком уж большой может оказаться разница между ними.

– Но ты же можешь их заставить, – говорю я.

– У них на сей счет имеется собственное мнение, уж можешь мне поверить.

Собаки в главном загоне тут же учуяли его запах, столпились в ближайшем к нам углу, образовав живое море, – помахивают хвостами, горят глазами и энергично пытаются просунуть в ячейки рабицы морды.

Сначала Мия накладывает ему на лапу шину. Потом мы отдираем с него клещей. Снимать их серые, надувшиеся от крови тела – занятие самое отвратительное. Некоторые зарылись в такую глубину, что их невозможно ухватить. Мия достает из заднего кармана пачку, вытаскивает из нее сигарету, прикуривает и жадно затягивается.

– Отцу не говори.

В вечернем воздухе плывет табачный запах, смешиваясь с ароматом полыни. Мия осторожно приставляет тлеющую сигарету к спинке клеща, слышится шипение, в нос бьет вонь, и паразит без труда отваливается. Потом она протягивает ее мне, чтобы я прижгла следующего.

В какой-то момент я слышу, как подъезжает фургон, вдали что-то кричит Павел, хлопает железная дверца холодильной камеры. Я смотрю на Мию и слегка улыбаюсь, тем же отвечает мне и она. Но уже в следующее мгновение я одергиваю себя, хмурюсь и отвожу взгляд.

– А теперь – водные процедуры.

В голосе Мии нет ни намека на боль, но я ее все же каким-то образом чувствую. Она окатывает спящего щенка разбавленным раствором инсектицида. А когда окунает в воду, он тихонько рычит, но все равно не просыпается. Увидев его мокрым, мы понимаем, что он совсем отощал. Потом она надевает на щенка белый воротник, чтобы он не облизывал раны и дал им зажить. И, наконец, обрабатывает их антисептиком.

– Проснувшись, он тут же бросится их облизывать, – произносит Мия, – остается лишь надеяться, что ему не удастся избавиться от воротника.

Тренированной легкой рукой она вонзает ему в плечо иглы. Чумка, парвовирус собак, гепатит, бешенство. Он опять вскрикивает во сне и чуть испуганно пыхтит. Поскольку в этот мир он пришел совсем недавно, думаю, боль все еще вызывает у него удивление. Когда Мия забирает у него кровь, он вскрикивает опять.

– Если у него неподходящие гены, он нам ни