Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Дан играл давно заученную наизусть пьесу и вспоминал Эжени, ее темные разметавшиеся на его подушке волосы, ее прощальные обидные слова. Он думал о том, каково ей было вчера услышать эти звуки. Звуки танго, которые изменили ее жизнь.
Дан играл и вспоминал вчерашнюю ночь, когда услужливый интернет рассказал ему про Евгению Субботу, не пришлось даже заглядывать в соцсети. Оказывается, в свои двадцать пять она уже была занесена в Википедию. Дважды чемпионка России, дважды серебряный призер чемпионата Европы в танцах на льду. А потом падение, травма и уход из спорта в период расцвета, когда все только начиналось. Падение с высокой поддержки во время соревнований. Во время этого самого танго. Разрыв близких отношений с партнером. А вчера – интернет не скупился на новости – ее бывший партнер и по совместительству бывший парень объявил о помолвке. Бинго!
Вот почему она неожиданно приехала к нему – хотела забыться. Тут Дан был близок к разгадке. И вот почему Эжени так резко осекла в спортбаре Никитоса.
Пальцы нажимали на клавиши, мышечная память не подводила, танго звучало с напором, зло. Дан вчера на ютубе затер его до дыр. Чемпионы России Евгения Суббота – Арсений Князев. Она в черном платье с глубоким вырезом – страстная, порывистая, филигранно делающая шаги на скользком льду. И он – смазливый, не удержавший ее, на полной скорости завалившийся на лед. И она – слетевшая с верхней поддержки.
Та-да-та-да-та-да-да-там…
Ты получил, что хотел.
Та-да-та-да-та-да-да-там…
И жалеть меня не надо.
Полине казалось, что сегодня «Верано портено» не про ее жизнь. Это что-то совсем другое. Почему-то хотелось сказать: «Стоп». Но она дождалась окончания.
– Что еще ты хочешь послушать?
– Больше ничего, спасибо.
– Тогда я пойду, займусь переводом.
Полина проводила взглядом сына. Нет, он определенно не похож на счастливого влюбленного. Может, просто поругался с отцом, а она себе выдумывает невесть что?
Пиликнул телефон.
Нонна: Ты мне обещала прислать фотографии своего Отрадного.
Точно! Она же рассказывала подруге про поездку в усадьбу и свою недавнюю победу на совещании. Полина зашла в телефонную галерею, чтобы выбрать самые удачные кадры, и не заметила, как начала рассматривать портреты неизвестных девушек-актрис. Какие у них лица юные, и черты… сейчас таких лиц нет. Да и каноны красоты сменились.
Вместе с кадрами дома и лиственничной аллеи Полина отправила Нонне фото этих портретов.
Портреты
Груня стояла в своем новом розовом платье из атласа и боялась пошевелиться. Иван строго запретил двигаться. Он долго смотрел на Груню, прежде чем сделать очередной мазок. Кто бы мог подумать, что барин возьмет в свой театр дочь деревенского кузнеца. А ведь взял, сказал, что голос звонкий. И началась для Груни новая жизнь. Стали ее обучать танцам, правильному ношению платьев, итальянской и нотной грамоте. С нотной грамотой получалось худо, а вот слова она запоминала, музыку тоже. Итальянка Мария, преподававшая науку «бельканто»[7], была в восторге.
Теперь вот барин приказал Ивану написать портрет Груни. И сразу же поползли по усадьбе слухи, что решил Петр Иванович сменить себе фаворитку. До этого Иван так же писал Марфу, лучший голос в их крепостной опере, красавицу и полюбовницу князя. Марфа почитала себя здесь за хозяйку.
– Груня, голову не склоняй, мне глаз не видно, – сказал Иван. – В парадной позе с опущенной головой не стоят.
А Груня хоть и научилась держать осанку, а все одно – голова клонилась. Не к добру сей портрет. Вдруг и правда пригласят ее в барские покои? Разве можно отказать князю? Нельзя. Да больно боязно идти.
Петр Иванович и на занятия стал часто захаживать. Посидит, послушает, что-то скажет по-итальянски Марии, а иной раз и к Груне подойдет, поднимет пальцем подбородок девушки и смотрит, смотрит, а потом скажет:
– Ты учись хорошо, Груня, скоро роль тебе дам главную.
Конечно, Марфа злилась. Да поделать ничего не могла.
А тут слух появился, мол, дела князя пришли в расстройство. Разговоры начались потому, что стали собираться в путь-дорогу Мария, кауфер Жан-Поль и лекарь Иоганн. Дескать, не платит им больше барин, пора ехать то ли в Москву, то ли в Петербург искать новых покровителей.
– Все, – сказал Иван, складывая кисти. – Закончим завтра. Свет ушел.
Был он таким же крепостным, как и Груня. Петь неумел, зато живописал так, что нарисованное от настоящего не отличишь. Все оживало под его кистью.
– Покажи, – попросила девушка.
– Рано еще, – проворчал Иван. – Вот закончу…
– Груниа, – прокричала, влетая в комнату, Мария. – Я все, в Москва, arrivederci il mio uccellino[8].
– С Богом, – пробормотал Иван, занавешивая тряпицей неоконченный портрет. – Тут без вас, басурманов, потише будет.
– Помни все, чему учила, – Мария подняла указательный палец вверх, не обращая внимания на Ивана, – я учила бельканто.
– Я не забуду, – пообещала Груня.
Ей было жаль расставаться с Марией. Девушка привязалась к своей громкой и страстной наставнице. В темных глазах итальянки блеснули слезы, и она, порывшись в маленькой шелковой сумочке, висевшей на запястье, вынула крохотную табакерку:
– Тебе.
Табакерка была скромная, но очень красивая, украшенная эмалью с орнаментом из белых лилий.
– Помни Марию, mio uccellino, – итальянка вложила табакерку в ладонь Груни.
Часть 2
Глава 1
1
В «Изысканный жираф» доставили резной буфет. Он действительно оказался красоты необыкновенной, с ажурными створками, выдвижными ящиками и открытой, немного выпирающей столешницей. Ариадна на какое-то время даже забыла о минувшей встрече выпускников и о танце с Марком – так велика была сила искусства.
Буфет привезли на первый этаж, туда, где Надин организовала свой самобытный музей. Пока буфет обосновался в центре коридора, а Надин и Ариадна водили вокруг него хороводы. Ариадна с восторгом, а Надин с задумчивым видом.
– Ну, в принципе, денег он своих стоит, однако видок имеет не совсем товарный. Ладно, завтра в любом случае приедет реставратор мебели и скажет, как можно его обновить.
– А не испортит? – осторожно спросила Ариадна. – Такую красоту?
– Нет, – голос у Надин был уверенный, – Иван Сергеевич не испортит. Он мастер экстра-класса, он мне уже много всего обновил для дома, так что… если и из этой рухляди сделает конфетку, я, пожалуй, в музей буфет не отдам. Себе