В связи с отъездом майора Келли в Америку Розенберг дал ему записку, в которой разъяснял причины, которые заставят Америку столкнуться с теми же самыми проблемами.

29–31 декабря. Военные преступники Дахау

Я посетил тюрьму в Ландсберге, расположенную неподалеку от Мюнхена, где дожидались казни приговоренные к смерти судом в Дахау 38 военных преступников. Та самая тюрьма, где Гитлер писал свой «Майн кампф», служит теперь камерами смертников, где дожидаются расплаты те, кто систематически убивал ради воплощения изложенной в книге Гитлера теории в практику. Хотя тюрьма в Ландсберге мало чем отличается от тюрьмы в Нюрнберге, тюремный коридор, куда выходят двери камер, представлял собой весьма любопытное зрелище — из люков дверей камер торчат головы их обитателей. Заключенные переговариваются и пересмеиваются друг с другом, и невольно создается впечатление, что все они уже у гильотины, причем это обстоятельство превратилось в неиссякаемый источник всякого рода специфических шуток. И все это на глазах у скучающих «джи-ай», бесконечно рассуждающих о скорой демобилизации.

Мне удалось кратко побеседовать примерно с половиной из приговоренных, а двух из них подвергнуть тестированию. Результаты охватили всю шкалу — от слабоумия Виктора Кирша до незаурядных дарований Клауса Шиллинга, врача, отправившего на тот свет в результате чудовищных экспериментов с заражением малярией несколько сотен узников Дахау. Как уверяет д-р Шиллинг, он вел работы по получению противомалярийной сыворотки, однако не может с точностью утверждать, оказались ли они успешными, поскольку не имел возможности получить точных данных но причинам смерти. Гиммлер поддерживал такие опыты, ибо «надеялся в случае их успеха повысить престиж СС». Д-р Шиллинг утверждает, что, дескать, «тогда не знал, что речь шла всего лишь о столь неблаговидных мотивах — желании выставить себя не убийцей, а покровителем науки».

Доктор Шиллинг вспоминает, что ему приходилось своими глазами видеть, как обнаженные женщины-цыганки лежали, укрытые одеялами, в ожидании того, когда им придется отогревать подвергнутых опасному для жизни переохлаждению узников-мужчин. «Это же надо — самый настоящий сексуальный садизм!» — высказался по этому поводу доктор Шиллинг. По его словам, его эксперименты проводились исключительно в научных целях.

Немногие информированные преступники утверждают, что умертвление узников лагеря Дахау осуществлялось только с санкции свыше, и крайне возмущены тем, что теперь союзники пытаются переложить вину на них. И когда заключенных морили голодом — это также было санкционировано на правительственном уровне. Вот некоторые типичные объяснения:

Йозеф Зойс, представитель управленческого аппарата: «Да, я видел трупы мужчин, погибших во время транспортировки сюда в 1942 году… Что я мог сделать? Дело солдата — выполнять приказ… Мы не знали, что Гиммлер был таким негодяем — это ж надо — сам смылся, а мы теперь за него отвечай!» (всхлипывания, слезы жалости к себе).

Вальтер Лангсляйст, командир батальона, узкогубос, неприятное лицо, преувеличенно вежлив, отчаянно пытается несмотря на лохмотья и успевшую отрасти бороду корчить из себя офицера:

— Что я мог сделать? Я — фигура малозначительная. И ко всему этому почти не имевшая отношения. Все делалось но приказу свыше… Я очень разочарован таким приговором (уходя, приглядывается к окурку сигареты на полу, но не поднимает его).

Антон Эндрес, бывший надсмотрщик — психопат-садист, отталкивающее, костистое лицо, бесчувственный холодный взгляд:

— Приказы отдавал Гиммлер, а тех, кто не подчинялся, ставили к стенке. Теперь эти шишки в Нюрнберге и знать ничего не желают. Утверждают, что, мол, не отдавали таких приказов. Кто из нашей мелкоты отважиться сделать хоть что-то без приказа? Они говорят, дескать, все делалось без их ведома. Если эти шишки улизнут от ответственности, это будет самое настоящее свинство.

Франк Тренкле, бывший охранник и исполнитель казней. Поведение: попытки вызвать сочувствие, покорность, беспомощность, сердитая гримаса на лице:

— Я занимался только расстрелами по приказу гауляйтера Гислера. Я не имел возможности помешать творимым безобразиям. Я мог только исполнять приказы, иначе и меня бы расстреляли. Фюрер и рейхсфюрер СС — они всю эту кашу заварили, а теперь — где они? Глюке получал распоряжения от Кальтенбруннера, потом приказы на проведение расстрелов стал получать я. Они готовы все на меня свалить, и теперь говорят, что это я — убийца, когда я был несчастным гауптшарфюрером, последним из цепочки, и нет никого, кто стоял бы ниже меня, чтобы я мог свалить на него вину… На одно лишь надеюсь, что никому из этих бандитов в Нюрнберге не удастся облапошить судей! Это было чудовищной несправедливостью. Они и только они отдавали приказы и все прекрасно знали. Они могли помешать этому. Жаль вот только, что я не в Нюрнберге — я бы им кое-что сказал (пыхгя, подбирает окурок в тот момент, когда его уводит охранник).

Да, изложенный Розенбергом принцип фюрерства понимается здесь явно превратно!

Завершение предъявления англо-американского обвинения

3 января 1946 года. Шпеер против Геринга

Утреннее заседание.

Выступление немецкого сотрудника, достоверность показаний которого сомнений вызывать не могла и которые окончательно подтвердили факт и преступный характер массовых казней, непосредственным участником которых он был, весьма удручающе подействовало на обвиняемых.

Обеденный перерыв. Сразу же после заседания Геринг попытался свести на нет правдивость показаний Олендорфа.

— Ага, еще один, запродавший душу врагу! И что же эта свинья рассчитывает вымолить таким образом? Все равно ему висеть!

Функ выразил вялый протест, пытаясь вступиться за Олендорфа, он считал его одним из самых достойных и добросовестных работников своего министерства; но мнению Функа, нет никаких оснований сомневаться в том, что этот человек решил честно во всем признаться ради достижения истины. И кое-кто из остальных обвиняемых также считал, что достоверность показаний Олендорфа вряд ли можно оспаривать. Франк даже высказал уважение к тому, кто готов подписать свой смертный приговор ради установления правды. Позже Функ обратился ко мне:

— Я не считаю, что после всего этого его можно считать плохим немцем; моя позиция вам известна.