Она бы могла, наверное, поселиться близ этих развалин, танцуя ночью в свете луны, но нетерпеливый возница уже звал их вперед, кому же приятно ночевать под открытым небом, когда можно устроиться в нормальной гостинице?

Добрый старик сопровождал семейство Дункан до города Агринион, где помог им устроиться на ночлег, после чего они распрощались. В Агринионе курсировал двадцатиместный омнибус, который медленно тащился, влекомый понурыми рыжими лошадками. Утром, наскоро позавтракав, путешественники купили билеты до Миссолонги прямо у возницы. Настроение было самое замечательное – Айседора чувствовала себя счастливой. Еще один древний город, еще один алтарь, на который следует возложить цветы и который можно будет почтить стихами.

В Миссолонги жил и умер в 1824 году великий Байрон. Когда-то эта местность носила имя Этолия – город возник в болотистой равнине, на внутренней окраине большой лагуны, которая тянется по северному берегу Патрасского залива, между устьями рек Ахелоя (Аспропотама) и Эвена (Фидариса). В порту Миссолонги никогда не видели крупных кораблей, так как из-за особенности берега они не могли подойти ближе, чем на семь километров, зато маленьких рыбацких суденышек с парусом или без оного никак не меньше, чем белых чаек. В Миссолонги семья Дункан приехала ради посещения мавзолея, в котором бережно хранится сердце Байрона и возведена его статуя.

Собственно, в Миссолонги не было никаких древностей, которые захотелось бы осмотреть влюбленной в античность Айседоре, но Раймонд уже тащил мать и сестер к развалинам крепости, героически держащей оборону и не менее героически погибшей в 1825 году во время войны с турками. Дело в том, что основанный в свое время обычными рыбаками Миссолонги был лакомым кусочком для турецкого паши, который ни за что не согласился бы отдать его греческим мятежникам, кто же из здравомыслящих политиков согласится добровольно отказаться от стратегически выгодно расположенного города аккурат у входа в Патрасский залив? Восставшим гарнизоном Миссолонги командовал Александр Маврокордато, против которого был послан 35-тысячный корпус, предводимый сераскиром Решид-пашой, которому султан предложил выбор: либо он овладеет крепостью и снесет голову Маврокордато, либо сам лишится головы. В то же время Топал-паша осаждал Миссолонги с моря. И это против четырех тысяч румелютов под начальством Ноло Боцариса! Тем не менее крепость стояла, и все приступы турок были отбиты. Вскоре со стороны моря на помощь осажденным явился греческий флот Миаулиса, который расчистил границы несчастного города от турецких кораблей, но в то же время турки прислали подкрепление своим воинам, продолжающим вести осаду крепости. Теперь под стенами ее разместились египетские войска во главе с Ибрагим-пашой.

Весной 1826 года до турок дошла весть, что в крепости заканчиваются продовольствие и боеприпасы. Поэтому 22 апреля был предпринят решительный штурм, в результате которого линяя обороны оказалась пробитой и турки ворвались в город. Понимая, что победа ускользнула, греки взорвали пороховой погреб, погребя под развалинами и себя, и вторгшихся на их землю врагов.

Покинув Миссолонги, путешественники сели в поезд до Афин: «Мы неслись по лучезарной Элладе; порой мелькала снеговая вершина Олимпа, в оливковых рощах плясали гибкие нимфы и дриады, и восторг наш не знал границ. Часто наше волнение достигало таких размеров, что мы бросались друг другу в объятия и начинали рыдать. На маленьких станциях степенные крестьяне провожали нас удивленными взорами, вероятно, считая нас пьяными или сумасшедшими. Но это было не что иное, как восторженные поиски и стремления к блеску высшей мудрости – голубым глазам Афины Паллады».

В Афины они прибыли уже после захода солнца, сразу же нашли гостиницу и тут же рухнули в свои постели, дружно отказавшись от ужина. Было решено, что они поднимутся с первыми лучами солнца, дабы первым делом клана Дункан на благословенной земле богини было паломничество к ее храму. И тут я снова приведу слова самой Айседоры: «По мере того как мы поднимались, мне начинало казаться, что вся прежняя жизнь спадает с меня, как шутовской наряд, мне казалось, что до этого момента я не жила вовсе; я глубоко вздохнула, и мне показалось, что в глубоком вздохе восторга перед чистой красотой я родилась впервые». Пораженные открывшейся им красотой, Айседора, ее сестра, оба брата и мама не могли вымолвить ни слова. Никто уже не читал лекции, не рассказывал о греческой архитектуре или особенностях ритуалов поклонения голубоглазой дочери Зевса. Пронаблюдав торжественное восшествие на небо повозки Гелиоса, они разошлись каждый в свою сторону, дабы просто сидеть и смотреть на холм ли Пентеликус, на храм, горы или живописную деревеньку внизу… настал момент, когда каждый должен был остаться один на один со своей Грецией. С той ее частью, какую каждый мог и желал впустить в свое сердце.

Сбылась мечта – они дышали воздухом Греции, и не могли надышаться. Впрочем, к обеду восторженность уступила место голоду, и компания отправилась в ближайшую деревню, чтобы поесть и решить, как быть дальше.

Устроившись за удобным деревянным столом, они едва дождались, когда неторопливая прислуга принесет с кухни корзинки с белыми, дивно пахнущими хлебцами, уксус, масло с какими-то травами, тарелку соленых жестких оливок, яйца и два кувшина вина. Семья Дункан набросилась на эту простую еду, не дожидаясь, когда хозяин подаст мясо и наперебой уговаривая друг дружку остаться в этом дивном месте. Денег, которые заработала в Берлине Айседора, хватит на много лет безбедного существования всего семейства, учитывая местную дешевизну и такую семейную черту, как неприхотливость.

А действительно, может, уже хватит гоняться по частным вечерам и урокам, униженно выпрашивать выступления, бесконечно предлагая свои услуги и получая унизительные отказы? Хватит Доре мерзнуть в холодных, нетопленных ателье и номерах гостиниц? Все равно всех денег не заработаешь, так к чему гневить судьбу? Раймонду надоело доказывать, что он журналист и писатель. Августину осточертел театр, а Елизавете – ее школа танцев. Собственно, все порядком устали и жаждали перемен. Греция устраивала всех. Действительно, заработанных Айседорой денег хватило бы на покупку большого дома с садом, а также на содержание всех членов семьи, включая супругу Августина и его маленькую дочь. Они могли время от времени совершать небольшие путешествия по другим городам благословенной Греции, и Дора дожила бы свой век в покое и радости, но… как обычно, спокойная действительность не могла устроить в полной мере метущегося духа этого сумасшедшего семейства: «Мы решили, что клан Дунканов навсегда останется в Афинах и там воздвигнет храм в собственном вкусе»39. – Храм! Это даже не большой дом с садом, это куда серьезнее. Не имея ни малейших понятий о работе зодчего и до сих пор не научившись считать деньги, Айседора и Елизавета мечтали о беломраморном храме на высоком холме, в котором они будут творить свои танцевальные моления, читать стихи, всячески прививая на новом месте ростки культуры и искусства. Холм – пусть и небольшой, следовало приобрести, а как известно, самая дешевая и никому толком не нужная земля непременно взлетает в цене, после того как хоть кто-то вознамерится ее приобрести. Камень для строительства. в том месте, где они, в конце концов, решили воздвигнуть свой храм, мрамора не водилось, и семейство Дункан решило ограничить свои притязания красным гранитом, который стоил значительно меньше, тем не менее все равно доставка камней выливалась в весьма кругленькую сумму. «Хотя только мрамор с холма Пентеликона казался достойным нашего храма, раз из него были высечены благородные колонны Парфенона, мы все-таки скромно удовлетворились красным камнем, который можно было найти у подножия холма», – рассказывает в своих мемуарах Айседора Дункан.