переселенцы, и представители воеводской администрации. «Хлебной пашни не чаять, земля де и среди лета вся не растаивает», — отзывалась они об одних участках. «На весну долго дозжей не живет и рожь выдымает ветром», — характеризовали другие. И только после того, как опытные посевы оказывались удачными, приходили к выводу: «Хлеб, чаять, будет родитца», «пашне… быть большой можно». Выявленным таким образом землям делались описи, иногда и чертежи, и пахотные угодья быстро включались в хозяйственный оборот [58, т. 2, с. 67–68; 73, с. 32, 51–52].

В Западной Сибири пригодные для хлебопашества участки обычно находили сравнительно легко. В Восточной Сибири в силу более суровых природных условий выбор был более труден, но в конечном итоге, и там все решал опыт. Так, в Ангаро-Илимском крае, как установил В. Н. Шерстобоев, «под пашню выбирались преимущественно южные или юго-восточные склоны, чаще всего в полугоре. Спускаться к самой подошве препятствовали ранние осенние и поздние весенние заморозки. Подниматься на вершину… оказывалось нецелесообразным вследствие усложнения обработки… а также вследствие уменьшения пахотного горизонта и большей бедности органическими веществами повышенных элементов местности. Не сразу, конечно, был найден этот принцип выбора пашни, многие поплатились за то, что не прислушались к безмолвному, но убедительному голосу природы. Но, ухватившись за елань в таком месте, крестьянин уже не отступал, а внедрялся в тайгу, медленно и методично отодвигая фронт леса» [146, т. 1, с. 312].

В итоге упорного и беспрерывного труда тысяч безвестных русских земледельцев к концу XVII в. в Сибири сложилось пять аграрных районов. В них вошла практически вся доступная для хлебопашества сибирская территория. Ее северная граница проходила в районе Пелыма, пересекала Иртыш ниже впадения Тобола, шла через Обь у На-рыма, через Енисей по устью Подкаменной Тунгуски и по Лене до р. Амги. Рубеж этот, правда, проводится чисто условно — в основном по отдельным очагам земледелия, выдвинувшимся далеко на север и не смыкавшимся ни друг с другом, ни с находившимися южнее пашнями. Отдельный земледельческий островок возник аналогичным образом и в Забайкалье.

Северная граница сибирского земледелия определялась в основном природными факторами (главным из которых была вечная мерзлота), южная же почти целиком зависела от политической обстановки, была неустойчива, но проявляла тенденцию к «сползанию» дальше на юг.

Земледельческие районы Сибири были, разумеется, освоены неравномерно, плотность их заселения была обратно пропорциональна степени удаления от Уральских гор. Это отражало не только последовательность этапов русского продвижения с запада на восток, но и природно-климатические особенности различных районов Сибири: по мере приближения к Тихому океану количество пригодной для хлебопашества земли неуклонно уменьшалось. Как отметил известный советский географ В. В. Покшишевский, «к востоку от приветливых лесостепных мест между Уралом и Тоболом протянулись бесконечные урманные земли, негостеприимное Васюганье, за которым начались уже густо заросшие тайгой сопки Средней Сибири, крутореб-рые хребты северного Прибайкалья с их скудными скелетными почвами, перемежающиеся с таежными падями, расчистка которых под пашню представляла трудную задачу. Суровость климата, вечная мерзлота грунтов, мощь девственной тайги, заваленной буреломами, сами по себе не способствовали тому, чтобы русская миграция уже к востоку от Иртыша приобрела в целом земледельческий характер… Надо удивляться не слабому развитию «пашенного дела», но тому, что оно все же, хотя и в недостаточных для всей Восточной Сибири масштабах, возникало» [111, с. 63].

Самым развитым земледельческим районом являлся Верхотурско-Тобольский — главная житница Сибири. В нем к концу XVII в. сосредоточилась основная масса — более 10 тыс. — семей русских земледельцев. Он включал в себя Верхотурский, Туринский, Тюменский, Тобольский, Пелымский и Тарский уезды, также, кстати, различавшиеся по степени развития земледелия (меньше всего производилось хлеба в двух последних и больше всего — в трех первых уездах).

За Верхотурско-Тобольским по степени значимости следовали Томско-Кузнецкий район, Енисейский, Ленский (в верхнем течении реки) и, наконец, Забайкальско-Приамурский. Все их отделяли друг от друга большие пространства не тронутых рукой хлебопашца земель, прорезанные лишь тонкими ниточками путей сообщения с редко расположенными на них острогами и зимовьями. Томско-Кузнецкий земледельческий район был значительно удален от главного сибирского пути, шедшего от Тобольска на Енисей и Лену, а потому, хотя и имел весьма благоприятные для сельскохозяйственного производства условия, привлекал к себе сравнительно немного переселенцев: к концу XVII в. хлебопашеством там занималось лишь около 1800 семей. В состав Енисейского района, охватывавшего земли по Енисею, Ангаре, Илиму, Прибайкалью, входили Енисейский, Красноярский, Илимский, Братский и Иркутский уезды. Пашни русских земледельцев тянулись здесь редкой цепочкой вдоль рек, не углубляясь ни в таежные дебри, ни в горы. К началу XVIII в. в хлебопашество в этом районе было вовлечено свыше 2500 семей. Еще меньше русских переселенцев осело на пашню в бассейне Лены (около 600 семей), а также в Забайкалье и Приамурье (около 500 семей). Хлеб туда продолжали ввозить вплоть до конца XVII столетия [73, с. 84–88].

В XVII в. земледелием занимались представители практически всех слоев сибирского населения, и крестьяне среди них преобладали далеко не везде и далеко не всегда. Крестьянская запашка стала решительно преобладать уже в первой половине XVII столетия на территории Верхотурско-Тобольского района. В более же отдаленных сибирских уездах главной фигурой среди земледельцев длительное время оставался служилый человек (например, в Томско-Кузнецком районе — вплоть до конца первой четверти XVIII в.) [149, 39–40; 62, с. 137–151].

Н. Ф. Емельянов, специально исследовав вклад некрестьянского земледельческого населения в развитии хлебопашества Сибири в XVII — первой четверти XVIII в., пришел к выводу, что пашенные крестьяне сыграли по сравнению со служилыми людьми «меньшую роль в обследовании и заселении новых земель… Только по Томскому и Нарымскому уездам… служилые люди основали 150 населенных пунктов, посадские — 20 и крестьяне — 40». По его мнению, и в целом по' Сибири «некрестьянское население… чаще всего являлось первопроходцем и основателем новых городов и острогов, слобод и сел, деревень и заимок» [48, с. 168–169].

В XVIII столетии большинство представителей некрестьянского земледельческого населения было официально записано в крестьянское сословие.

* * *

Внешнеполитическая обстановка вынуждала русских осваивать прежде всего районы с наименее благоприятными природными условиями. В начальный период колонизации Сибири земледелие развивалось главным образом в таежной зоне и лишь местами проникало в более плодородную лесостепь. Поднимать приходилось почти исключительно целинные участки, но, поскольку степень заселенности края была невысокой, расчистка леса не получила широкого распространения. Сибирская пашня зарождалась на больших лесных полянах («еланях»), и первые сельские поселения были поэтому весьма небольшими и располагались на значительном удалении друг от друга.

В сибирских уездах складывался тип селений, типичный в XVI–XVII вв. и для лесной (главным образом северной) полосы европейской части страны. Основу сельского расселения составляли «деревни» в один-два двора.