Конечно же, первой принцессу встретила мать. Королева Суаве ждала её, стоя у ворот в окружении слуг, и всю зацеловала, и задала тысячу вопросов, на которые Вечера не хотела отвечать. «Всё потом, мама, потом», — говорила она, стараясь избежать материнских ласк, на которые после смерти Эдгара Суаве всё ещё находила в себе силы.

Вопреки ожиданиям, Ясны поблизости не оказалось, хотя она знала, что сестра вернулась. Тем не менее Вечера её искать не стала, как и проигнорировала приказ Осе по прибытии немедля явиться в тронный зал.

— Сначала мне нужно отдохнуть, — сказала она камергеру. — Но, если королю необходимо меня видеть именно сейчас, пусть придёт в мою комнату.

Когда слуги ушли, она поспешила стянуть надоевшее грязное дорожное платье, распустила косу и опустилась в наполненную горячей водой ванную. Ирма — её личная служанка, глуповатая и болтливая, теперь прислуживала Ясне, и вместо неё была другая девушка, на чьём лице виднелись свежие синяки и ссадины.

— Кто ты? — спросила Вечера, подставляя ей спину, чтобы та помогла ей оттереть грязь. — Я тебя не знаю.

— Я в замке недавно, — ответила служанка, и скромная улыбка скользнула по её губам. — Меня зовут Данка.

— Звучит как северное имя.

— Да, моя мать была из северных земель, а отец с юга. Мы жили в Негерде. Он…

— Я знаю. — Вечера хотела высказать своё сожаление девушке, но не стала. — Король сделал из своей гостьи мою служанку? Видимо, в Ангеноре гостеприимство теперь не в чести.

— Я сама попросила дать мне работу.

— Зачем?

— Мне неловко, что король приютил нас с Альфредом. Я хотела его отблагодарить.

— Но в замке полно слуг. Хранитель ключей не мог подыскать тебе другую работу? Или мыть полы в моей спальне — теперь особая честь, которой удостаиваются гости?

— Нет ничего постыдного в том, чтобы убирать грязь, — стыдно жить в грязи и считать, что это нормально. Кроме того, если у меня не будет работы, рано или поздно я должна буду уйти. Куда же я пойду?

— И где твоя комната?

— В восточной башне.

— Можешь занять комнату Ирмы. Там в окно не несёт из конюшни. А если она будет упираться, скажи — это мой приказ.

— Благодарю, моя принцесса.

Ненадолго наступило молчание.

— Кем ты была, пока жила в Негерде? У тебя аккуратные руки. В поле ты не работала, да и кожа на лице не обветрена.

Щёки Данки вспыхнули.

— Вы наблюдательны, моя принцесса. Я шила.

— Портниха?

— Моя мать была портнихой, я ей просто помогала. Я должна была выйти замуж в этом году, — с грустью вздохнула она. — Теперь меня никто не возьмёт в жены. Ой, простите, не знаю, зачем я это говорю.

— Отчего же? — возразила её хозяйка. — Эти синяки и ссадины быстро заживут. Ты красивая и не старше Ясны. Вы даже похожи. Надень на тебя её шёлковое платье, вплети в волосы золотые ленты — сойдёшь за неё. Чем ты не невеста? На тебе женится любой солдат или слуга.

— Вы же знаете, что на нас напали?

— И что?

Лицо служанки послужило ответом.

— Понятно, — будто смутилась Вечера. — И много их было?

— Разве есть какая-то разница? Но я стараюсь с этим смириться, моя принцесса, — соврала Данка. — Всё уже хорошо.

— Моя принцесса, — передразнила Вечера, откинувшись на спину, — звучит-то как гордо. А на деле — лишь слова. Для короля любой конюх значит больше меня.

— О, не говорите так. — Данка вступилась за Осе. — Его милость только о вас и говорил последние несколько дней.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась Вечера.

— Он вас очень ждал.

— На пороге меня никто не встретил, кроме мамы и Хранителя ключей. Выходит, его ожидание было настолько невыносимо, что сам он спуститься не соизволил.

— Он хотел выслать за вами солдат, когда вы не приехали вчера.

— Но не выслал. Может, оно и к лучшему. По той дороге, по которой я должна была ехать, они бы никого не застали.

— Почему?

— Тебе это знать необязательно.

— Прошу прощения.

— Но, если ты будешь хорошей служанкой, возможно, я тебе и расскажу.

Уже через час, когда на Паденброг опустилась ночная тьма и за окном затрещали цикады, Вечера была почти готова. Один раз приходил Корвен и напомнил, что Осе уже в тронном зале ожидает принцессу и что час уже поздний. Вечера же ответила, что скоро придёт, но продолжила собираться всё так же неторопливо.

Данка умело обращалась с волосами и аккуратно вплела в её всё ещё сырые локоны тонкие красные ленты, помогла выбрать и надеть платье из тяжёлого карминового шёлка с отделкой из чёрного шенойского кружева и перевязала талию алым кушаком. Придерживая его руками, пока служанка возилась с замочками на спине, Вечера поймала себя на мысли, что не хочет менять его на зелёный.

— Вы очень красивы, — искренне восхитилась Данка, глядя на Вечеру в зеркале.

В дверь настойчиво постучали, что было плохим знаком. Король начал терять терпение.

— Открой, — попросила Вечера, поправляя несуществующую складочку на плече.

На пороге стоял Согейр.

— Что-то случилось? — не отводя взгляда от своего отражения, спросила Вечера.

— Король приказал мне сопроводить вас в тронный зал.

— Он думает, я заблужусь?

— Моя принцесса, вы нужны королю. Сейчас.

— Я дойду сама — я помню дорогу.

— У меня приказ.

— А я тебе приказываю оставить меня. Я прибуду к Осе через несколько минут, или ты хочешь, чтобы о твоём неповиновении узнала королева?

Согейр не стал задавать лишних вопросов — он этого ждал и с удовольствием бы взвалил принцессу на плечо и доставил в тронный зал, но был вынужден подчиниться и уйти.

— Жестоко вы с ним, моя принцесса, — осмелилась заметить Данка. — Согейр хороший. Я знаю его мало, но он хороший.

— Ты была в Красной галерее? — спросила Вечера.

— Нет.

— Пойдёшь со мной. Хочу тебе кое-что показать.

Она последний раз посмотрела на себя в зеркало и вышла за дверь.

В Красную галерею вели две дороги, и Вечера выбрала ту, что была длиннее. Принцесса неторопливо шла через все длинные широкие коридоры и громадные залы под сводчатыми потолками. Туренсворд ещё не спал, и потому Вечера попутно принимала поклоны всех встреченных ею слуг и придворных, чьи улыбки сквозили лицемерием. Их настоящие мысли были очевидны ей в их заискивающих взглядах. После года, проведённого в Эквинском замке среди западных господ, она научилась видеть фальшь, как если бы на лицах она была выжжена клеймом.