"Медведь, – констатировало сознание, выдавая непривычно короткие рубленные фразы, – Взбешен инфразвуком. Метров сто. Не добью". И, изо всех сил стиснув ружье, я кинулся сокращать это проклятое расстояние, гоня прочь мысли о том, что все равно не…

Успел Витька. Безоружный он стоял там, совсем рядом, и времени выхватывать из автобуса заботливо укрытое от дождя ружье, у него уже не было. А потому он сделал единственное, что ему оставалось: шагнул между налетающим зверем и растянувшейся на мокрой траве Валентиной, сжимая обеими руками блеснувший голубой сталью нож. Увидев перед собой еще одного ненавистного двуногого, медведь поднялся на дыбы и бросился вперед, стремясь скорее сжать Витьку в своих смертельных объятьях.

Шестьдесят метров. Это предельное расстояние. Скорее всего, мои пули даже шкуру его не пробьют, только выбора у меня все равно нет. Дуплет на мгновение перекрыл даже визг Валентины потерявшей голову от ужаса, но видимого вреда зверю не причинил. Медведь лишь на мгновенье повернул голову в мою сторону. И тут Витька прыгнул сам, изо всех своих отпущенных богом сил вбивая тридцатисантиметровое лезвие в медвежье горло. Но уклониться от ответного удара огромной лапы он уже не успел. Его как тряпичную куклу приподняло над землей и отбросило в мою сторону как минимум на пять метров. Оглушительный рев раненого хозяина тайги едва не порвал мне барабанные перепонки, застывший на задних лапах зверь медленно развернулся и двинулся в сторону неподвижно лежащего обидчика.

Тридцать метров. Руки судорожно перезаряжают ружье. Я сейчас, Витька… Сейчас… Но коварный камень как живой подкатывается мне под ноги и я кувырком лечу на землю от удара выронив ружье. И на секунду изумленно замираю, услышав два выстрела. Медведь опять страшно ревет, но намерений своих не оставляет, и мне ничего не остается, как, матюгаясь, подняться и подбежав к бесчувственному Витьке уже почти в упор всадить обезумевшему зверю две пули в маленький налитый кровью глаз. Пока я опять перезаряжаю ружье, медведь укоризненно смотрит на меня единственным уцелевшим глазом, который уже начинает подергиваться смертной дымкой и, тяжело вздохнув, оседает на политую его кровью землю. Как сказал бы Звягинцев: все, аллес.

Тихо подошедшая Ольга, положила рядом Витькино ружье и обняла меня пропахшими порохом руками, а я все не мог оторвать взгляда от бесформенно груды шерсти, в которой еще минуту назад бурлила смертельно опасная жизнь.

– Вить, вставай, – тихо позвала Ольга, – Все хорошо.

И, опустившись на колени, стала нежно (на мой взгляд даже слишком нежно) гладить его плечо, располосованное четырьмя острейшими когтями. Если бы не Витькина бронебойная кожаная куртка, ему бы не поздоровилось. А так, кажется, останутся просто царапины.

– Осторожно, Оль, – нагнулся я над другом, – Осторожно. Такое падение могло ему и позвоночник повредить.

– Не-е-е. С позвоночником у него все в порядке, – безапелляционно заявил экстрасенс Андрюша, подтаскивая Звягинцева в общую кучу, – Тоже головой стукнулся. Вот ведь как получается… В прошлом году – ноги, а в этом – головы. Ничего, оклемается. Только не пора ли нам когти рвать? Да не у медведя, Игорь! Это я в фигуральном смысле: глядите, что вокруг творится.

А творилось, надо сказать, весьма неприятное. Налетавшие порывы ветра десятками ломали жалобно трещащие ветки, дождь же перерос в настоящий тропический ливень, под которым вдохнуть и то – проблема.

– Н-да…Пора сматывать удочки, – констатировал я, – осталось решить одну малю-ю-юсенькую задачку. Кто машину поведет? Все водители временно выбыли и строя.

– Я поведу, – почему-то потупилась Ольга, – Меня Витя учил… Мне осталось только вождение сдать, чтобы права получить…

– Это когда же вы успели?!!

– Ну, ты ведь в свой "Путь меча" каждый вечер путь держал, а мне до того противно стало одной дома сидеть! Дай, думаю, научусь машину водить. Вдруг ты ее потом мне купишь? Ведь ты купишь, правда? Вот я Витю и попросила. Ты ведь знаешь, как трудно мне отказать.

Та-а-ак. Оказывается, моя жена уже чуть ли не на Шумахера экзаменуется, а муж узнает об этом в последнюю очередь! Интересно, какие еще тайны скрывает от меня любезная супруга? Ладно, очухается Витька, я ему… И тут Витька сел.

– Отставить разговорчики, – пробормотал он слегка заплетающимся языком, – Пока главнокомандующий жив – он у руля. Только донесите меня до него. Пожалуй, сам я не дойду.

Как мы выбирались с этой чертовой горы Чудес, заслуживает отдельной приключенческой повести. Дважды наш автобус чуть не придавило падавшими деревьями, трижды чуть не сдуло с дороги. Один раз только Витькина сноровка спасла нас на переправе, когда машину как пушинку закружило подпитанное ливнем течение. Но больше всего беспокойства лично мне пришлось пережить, когда мы уже были на трассе и за штурвал села Ольга. Потому что у Витьки к этому времени заплыли оба глаза; один укушенный белоножкой, а другой подбитый его неудачным приземлением. Такое жестокое испытание не для всякого мужа: сидеть на переднем сидении рядом с вцепившейся в руль женой и при каждом даже пустяковом повороте твердить про себя: "Оборони царица небесная". В общем, когда мы подъезжали к приемному покою областной больницы, Витька, обращаясь к только что очнувшемуся Звягинцеву, выразил всеобщую мысль:

– Этой горой Чудес я сыт по горло. В ваши сахалинские леса меня теперь калачом не заманишь!

– А что ты скажешь на счет моря, товарищ Курицын, – хитро улыбнувшись, поинтересовался Алексей, – Я ведь выполнил обещание и кое у кого справки навел насчет японского наследия… Как вы, друзья, смотрите на то, чтобы заняться дайвингом?

Ответа обалдевшего Витьки я уже не разобрал. Потому что очнулся лежа на полу в своей квартире, сосредоточенно вслушиваясь в короткие гудки, издаваемые телефонной трубкой, выпавшей из моей занемевшей руки.

Сначала я аккуратно пристроил трубку обратно на телефон – не дай бог, отключат за нарушение правил эксплуатации. Затем пошел на кухню и, наверное, целый час колдовал над кофе. Мозг, перегруженный неожиданно свалившимся на него колоссальным объемом информации, требовал от хозяина бережного обращения. И я послушно не допускал в него никаких мыслей, кроме вычисления количества кофе, сахара, гвоздики, корицы, коньяка и воды, необходимых для заполнения трехсотграммовой кружки до золотистого ободка, бегущего по ее краю.

Когда же, наконец, удалось вернуть к нормальному режиму работы оба разбалансированных полушария, мною был сделаны несколько очевидных выводов. Да, память вернулась, и вернулась почти полностью, причем с захватом нескольких эпизодов прошлой жизни. Да, по закону подлости, именно те воспоминания, которые так необходимы мне в данный момент, по какой-то причине объявили себя невозвращенцами. И я как был без понятия о причинах, по которым угодил в главные действующие лица дешевого детектива, так без него и остался. И потому, черт побери, я все также не знаю, что же мне теперь делать. Вопрос вполне в духе русской интеллигенции. Что делать, что делать… Трубку снять, вот что! А не то телефон сейчас разорвется от возмущения.