— Спасибо, — сказала Надя, прижимая к груди упаковку с таблетками. — Спасибо.

По дороге домой Надя думала о том, что сейчас у нее наступает такой период, когда ей придется открывать для себя много новых вещей. И тут она вспомнила слова Анны Семеновны о том, что молодые люди непостоянны и ветрены. «А вдруг это правда?» — мелькнуло в голове. Но Надя быстро прогнала эту мысль. «У нас с Олегом все будет хорошо», — повторила она про себя несколько раз. Как заклинание. Ей верилось, очень хотелось верить, что все будет именно так. А не иначе.

По логике вещей, надо было пойти к Дине Александровне и «дожать» ее. Но по опыту работы Губарев знал, что так делать нельзя. Люди, подобные Дине Александровне, любое обвинение отметут с ходу. Голыми руками их не возьмешь. Они уверены в себе, даже самоуверенны, и, если нет точных доказательств, то обвинять их в чем-либо бесполезно. Отвертятся. Нет, сначала надо прижать к стенке «слабое звено», то есть сына Лактионова. Молодые люди раскалываются обычно быстро. Такие случаи в его практике бывали. Нужно только правильно повести атаку. Грамотно.

К Ванде Юрьевне Губарев нагрянул неожиданно. К счастью, Дима был дома. При виде Губарева Ванда Юрьевна высоко подняла брови. А когда узнала, что он приехал для разговора с сыном, заволновалась:

— Но Дима вам все сказал в прошлый раз.

— У меня с ним конфиденциальный разговор. Услышав их беседу, в коридор вышел Дима. Майор скользнул по нему оценивающим взглядом. Красивый малый. Высокий, с хорошей спортивной фигурой.

— Вы ко мне?

— Да. Мы можем выйти на улицу? Тот пожал плечами:

— Как хотите.

Ни слова не говоря, Дима накинул на себя черную «косуху» и посмотрел на Губарева.

— Я готов.

— Ну и прекрасно.

— Постойте… — запротестовала Ванда Юрьевна. — Зачем выходить на улицу? Я вас оставлю вдвоем, и беседуйте на здоровье.

— Нам так удобнее.

Они ушли, оставив Ванду Юрьевну в состоянии прострации. Она сгорала от любопытства, которое никак не могла удовлетворить.

На улице Губарев увидел стеклянное кафе и предложил:

— Поскольку на улице холодно, лучше побеседовать там, — указал он рукой на кафе.

— Не возражаю.

Он видел, что парень старается ничем не выдать своего волнения. Хотя Губарев почти физически ощущал волны напряжения, исходившие от него.

— Дима, когда вы с Диной Александровной стали любовниками? Год назад? Или раньше?

Его спутник остановился. Лицо Димы приобрело мертвенно-бледный оттенок.

— М-мы не любовники, — с трудом выдавил он.

— Не лги. Это бесполезно. Так когда?

— Я не понимаю, о чем речь…

— Прекрасно понимаешь! — жестко сказал Губарев, переходя на «ты». — Или ты хочешь, чтобы я вернулся к вам в квартиру и все рассказал матери?

— Нет. Только не это! — выдохнул Лактионов-младший. — Умоляю вас!

— Тогда отвечай на мои вопросы! — Губарев поднялся по ступенькам кафе и придержал стеклянную дверь. Они сели за свободный столик у окна. — Я не услышал ответа. Как давно вы являетесь любовниками?

— Полтора года.

— Кто был инициатором вашей связи?

Во взгляде Лактионова-младшего мелькнула откровенная затравленность.

— Я.

— Покрываем даму. Очень благородно. Его собеседник ничего не ответил.

Губарев решил немного ослабить давление. Он перешел снова на «вы». Чтобы окончательно не озлоблять парня.

— Вы понимали, что этот поступок, мягко говоря, не совсем красивый. Чем вы руководствовались, когда вступали в эту связь?

Она мне нравилась, — просто ответил собеседник Губарева. — А что? В этом есть что-то преступное? — В голосе прозвучал вызов.

— Ничего. Кроме того, что вы обманывали своего отца.

— Да. Прискорбно.

— Надеюсь, вы говорите эти слова без тени иронии.

— Какое там!

Губарев понял, что парень довольно впечатлителен и склонен к черному юмору. Прожженный циник сказал бы что-то вроде: «Это наше дело». Или: «Мы никому не мешали».

— Где вы встречались?

— Снимали квартиру. Точнее, снимала Дина.

Это «Дина» резануло Губарева. Он даже не представлял себе, что сидящий напротив него молодой человек называет недоступную Дину Александровну Диной. Или как-то еще. По-интимному нежно. Диночка. Или… «Стоп, — скомандовал себе Губарев. — Остановись».

— Как часто вы встречались?

— Примерно раз в неделю.

— И никто ни о чем не догадывался?

— Никто.

— Это под влиянием Дины Александровны вы хотите уйти из института и поступить в другой?

— Да.

Губарев замолчал. Он хотел бы спросить, о чем они разговаривали с Диной Александровной. Но это было бы уж слишком. Он почувствовал легкий укол ревности.

— Вы не подумайте, что Дина не любила своего мужа. Нет, дело не в этом, — сказал Дима.

— А в чем?

— Просто Дина — такая…

— Какая? Разговор не вытанцовывался. Очевидно, парень,

как и сам Губарев, не мог дать четкого определения Дине Александровне. Майор его очень хорошо понимал. Ему вдруг захотелось увидеть Дину Александровну и посмотреть, какое у нее будет лицо, когда он скажет, что знает о ее связи с пасынком. Как она себя поведет? Растеряется? Будет все отрицать? Изобразит благородное негодование? Или прибегнет к исконному оружию женщин — слезам? Он поймал себя на мысли, что любую другую женщину он мог бы вычислить. Угадать ее поведение. Любую… Но не Дину Александровну. Она не поддавалась привычным схемам и стереотипам. Слишком сильно в ней было индивидуальное начало и то, что называют «тайной».

— Я могу надеяться, что моя мать ничего не узнает о нашем разговоре?

— Если этого не потребуют интересы следствия. Парень нахмурился.

— Значит, вы скажете?

В его настойчивости было что-то мальчишеское. Непосредственное.

— Мне трудно сейчас предугадать, как дальше будут развиваться события.

Лактионов-младший открыл рот. Он хотел что-то сказать, но передумал. Наверное, парень собирался выпалить, что ему наплевать на «интересы следствия» и «развитие событий». Ему важно, чтобы об этом не узнала его мать. Это было для него самым главным. Существенным. А все остальное не имело никакого значения.

— Я думаю, все будет в порядке, — сказал майор.

«А что тут может быть в порядке? — промелькнуло в голове у Губарева. — Отец умер, мать — дама с вывертами. Да еще это запретное чувство…» И неожиданно для себя Губарев спросил: