litbaza книги онлайнРазная литератураЗападная Европа. 1917-й. - Кира Эммануиловна Кирова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 58
Перейти на страницу:
пораженцах и агентах врага, с которыми Мальви обещает бороться, но не борется, о префектах, которых Мальви якобы «связывает по рукам и ногам», мешая им производить обыски и арестовывать дезертиров. «Во всем, что касается бережного обращения с антипатриотами и охраны их от закона, также как и в своем сочувствии немцам и австрийцам, министерство, руководимое Мальви, еще долго не будет иметь равного», — утверждал оратор. «Ваш друг Альмерейда», — то и дело повторял он, обращаясь к Мальви и намекая на дружеские отношения, якобы связывавшие Мальви с подозреваемым в шпионаже редактором пацифистской газеты «Бонне руж» В. Альмерейдой.

«Когда вы наведете порядок на фабриках? Мы должны навести порядок в тылу!» — взывал Клемансо к аудитории. Он был не прочь навести этот «порядок» с помощью военных. Подхватывая требование Петена, Клемансо настаивал на предоставлении министерством внутренних дел военному командованию сведений о рабочем движении. «Когда командующий военным округом узнаёт о достойных сожаления фактах, он действует сам и предупреждает генеральный штаб о том, чтобы тот принял срочные меры», — заявлял Клемансо. «Русский пример» огорчал его, но реакционные мероприятия Керенского его утешали и представлялись достойными подражания. «Глава русского правительства, которого вы, возможно, не сочтете либеральным, выполнит свой долг. Он издал прокламацию, в которой заявил, что будет арестовывать и бросать в тюрьму всех, кто не станет уважать законы»[17]. Эти последние слова Клемансо вызвали в аудитории, как сказано в стенографическом отчете, «живые аплодисменты». Вообще шум в зале все четыре часа, что Клемансо был на трибуне, стоял невероятный. Сенаторы смеялись, возмущались, подавали одобрительные или протестующие реплики (первых было больше, ибо сенат был в большинстве своем настроен консервативно).

Мальви, как и обычно, отвечал на речь Клемансо логично и сдержанно. «Я считаю, что политика, которую я проводил в течение трех лет, — это хорошая политика, единственная, которая может привести пас к победе. И я не изменю ее, что бы ни произошло, — заявил он под одобрительные возгласы слева. — Я думал и думаю, что, если мы хотим поддержать внутренний мир, столь необходимый для войны до победы, мы должны проводить политику священного единения во всей ее полноте… Это легко — подавлять, запрещать, обыскивать, арестовывать… Гораздо труднее, а возможно, и похвальнее не только наказывать, но и предупреждать. Убеждение требует больше времени и сил, чем репрессии»{238}.

Политика «священного единения», которую так упорно отстаивал Мальви, не исключала применения репрессий. Мальви лишь стремился по возможности уменьшить их число. Он торопился лишний раз продемонстрировать это в своей речи, заявив что дал указание полиции пресекать «с крайней суровостью» действительно серьезную антивоенную пропаганду. Он перечислил также некоторые конкретные случаи обысков и арестов, проведенных полицией за годы войны, в частности весной и летом 1917 г., и некоторые приговоры, вынесенные судами за это время.

Так, к шести месяцам и году тюрьмы были, как он указал, приговорены авторы нелегальной листовки «Добьемся мира!», к трем-четырем месяцам тюрьмы — авторы листовки, озаглавленной «Уголь или мир», к двум месяцам — авторы прокламации «Мир без аннексий и контрибуций!». Распространявшиеся в Париже в разгар весенних стачек 1917 г. крохотные листовки, на которых было написано лишь несколько слов: «Женщины хотят мира и прав. Довольно убивать» — стоили их авторам трех месяцев тюремного заключения.

«Этого недостаточно, это ничто, чтобы бороться с антивоенным движением!» — крикнул ему Клемансо. «Вы упрекаете меня в том, что я не приношу вам достаточно голов?» — спросил его Мальви. «Я упрекаю вас в том, что вы изменили родине!» — ответил «тигр»{239}.

После 22 июля яростные атаки на Мальви в газете Клемансо предпринимались ежедневно. Националистическая пресса с готовностью их подхватывала, и один из идеологов французского национализма и реакции монархист М. Баррес требовал от правительства Рибо «прожечь огнем рану, в которой гнездятся змеи»{240}.

В последних числах августа Мальви, не выдержав развязанной против него травли, подал в отставку. Она была принята и повлекла за собой отставку всего кабинета Рибо. Клемансо и его «команда» этим, однако, не удовольствовались. «Надо уничтожить всю систему сомнительных компромиссов. Отставка Мальви — ничто, если сохраняется система Мальви», — писал Клемансо{241}.

Борьба за искоренение «мальвизма»[18] проходила во Франции осенью 1917 г. в обстановке все более нарастающего в политических кругах возбуждения.

Еще в середине мая 1917 г. агенты Сюрте женераль задержали на границе возвращавшегося из Швейцарии администратора пацифистской газеты «Бонне руж» Дюваля. При обыске у него нашли чек, выданный немецко-швейцарским банком. В начале августа следствие по делу о чеке привело к аресту главного редактора «Бонне руж» Виго Альмерейды. Заключенный в одиночную камеру парижской тюрьмы, он через несколько дней был найден в ней мертвым. Полиции не удалось установить, покончил ли Альмерейда с собой, или его убили таинственные сообщники во избежание разоблачений.

С этих сенсационных событий и началась серия пресловутых французских политических скандалов 1917 г. К делу «Бонне руж» скоро прибавилось дело Турмеля, дело Дезуша и Ленуара, дело международного авантюриста Боло Паши. Разоблачение следовало за разоблачением. И скоро в дела о шпионаже оказались замешаны — с основанием или без пего — журналисты, депутаты, сенаторы, крупные чиновники; пала тень на Кайо. 5 ноября был арестован лишь незадолго до того вынужденный правыми подать в отставку бывший руководитель Сюрте женераль Леймари. Он был личным другом Мальви, и его, метя в Мальви, обвинили в том, что он недостаточно энергично вел дело Дюваля.

Громкие дела об измене и суды над изменниками и шпионами проходили в годы первой мировой войны и в Англии, и в Италии, однако они нигде не оказали такого потрясающего воздействия на общественное мнение, как во Франции.

Стремилась ли французская реакция, раздувая политические скандалы, использовать их для борьбы против республиканского строя во Франции (так утверждали республиканцы), надеялась ли она утопить в этом мутном потоке антивоенное движение народных масс (вернее всего, она стремилась и к тому и к другому), но только шумиху вокруг скандалов она подняла чрезвычайную.

«Аксьон Франсе», «Эко де Пари», «Л’ом аншене», «Виктуар», поддержанные правой прессой провинции, из номера в номер нагнетали в стране атмосферу подозрений, недоверия, страха. Они намекали на не раскрытые еще дела, требовали «найти соучастников», «найдя, ударить». Они настаивали на жестоких репрессиях, на «поголовной чистке», доказывали, что дела о шпионаже — это лишь фрагменты единого грандиозного заговора. Его еще предстоит раскрыть, и с его помощью Германия хочет привести Францию в такое же состояние, в каком находится Россия{242}.

«Мы видели, что удалось немецкой пропаганде сделать с

1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 58
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?