Наконец ремонт нашей пушки закончен. Для приемки орудия комбат направляет в мастерские Шлыкова, тот берет с собой меня. Орудие стоит посреди небольшого дворика, уже приведенное в боевое положение. От прежней пушки остались только повозка, нижний станок, затвор, чудом уцелевший тормоз отката и детали прицела, в том числе принимающие приборы. Кое-где можно найти следы попаданий мелких осколков, сейчас тщательно закрашенные.

— Принимайте, — предлагает начальник мастерских.

Лейтенант предоставляет инициативу мне. Открываю затвор и лезу в ствол. Он новый, поля нарезов зеркальные, без царапин, сами нарезы без каких-либо следов износа, заусеницы, трещины, забоины отсутствуют. С помощью гильзы проверяю работу затвора. Откидываю колпаки и проверяю крепление тормоза отката, течи через пробку и сальник отсутствуют. Далее следует накатник, проверка крепления, давление, отсутствие течи. Вращаю маховики механизмов наводки, ствол движется плавно, без рывков и заеданий. Усилия на рукоятках в норме, мертвый ход в пределах допустимого. Проверяю параллельность нулевой линии прицеливания и оси канала ствола. Проверяю работу механизмов прицела и не нахожу к чему придраться. Проверка занимает минут тридцать, капитан с усмешкой следит за моими попытками найти какой-нибудь брак в работе его подчиненных.

— Все в порядке, товарищ лейтенант, только работу принимающих приборов с ПУАЗО надо проверить.

— Да в норме все, — успокоительно машет рукой капитан и добавляет: — Ты бы так ее после боя проверял.

Взводный берет у капитана акт приемки-сдачи и уходит. Возвращается минут через двадцать уже с подписью Дронникова. Капитан ставит свою закорючку, и СТЗ Петровича тащит орудие в полковой парк. В парке мы застаем аттракцион, который организовали красноармейцы из вновь сформированного расчета. Пыж для чистки орудия они изготовили почти совпадающим с калибром ствола. Неопытный командир орудия не обратил на это внимания, и расчет, обмотав чурбак ветошью, со всей дури загнал его в ствол со стороны казенника. Когда пришла пора выбить его обратно, то выяснилось, что он там застрял намертво. Все попытки выбить пыж в казенник результата не дали, пытались загнать его глубже в ствол — не идет. Естественно, возникла идея выбить пыж холостым выстрелом, но тут засомневался командир взвода, такой же зеленый, как и его подчиненные. Мы с Петровичем прибыли в самый разгар дискуссии.

— Один раз стрельнем холостым, и все дела, — настаивает сержант.

— А вдруг ствол не выдержит? — сомневается лейтенант. — Под трибунал тогда пойдем.

— Но не оставлять же пыж в стволе. Что комбату скажем?

Выслушав аргументы обеих сторон, я сказал Петровичу:

— Тащи инструмент.

А сам поддержал командира орудия.

— Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, выдержит ствол. Снаряд стальной, масса — девять с лишним килограммов, и в нарезы он врезается медным пояском. А сейчас в стволе деревяшка, тряпками обмотанная. Выскочит легко.

— И все же рискованно, — сомневается не до конца убежденный лейтенант.

— Все нормально будет, — настаиваю я, — сейчас все сделаем красиво. А вы, товарищ лейтенант, лучше публику подальше уберите, в какое-нибудь укрытие.

Петрович приносит свой инструментальный ящик, и мы разгильзовываем снаряд, благо взрывателя в нем нет. Разворачиваю ствол в сторону от людей и построек, а затем придаю ему максимальный угол возвышения. Беру у Петровича гильзу и досылаю в казенник. Гильза вошла полностью, затвор с лязгом закрывается.

— Отойди к людям, Петрович.

— Да ладно, командир, ты же сам говорил — все нормально будет.

Говорил, говорил, не отрицаю, а сейчас что-то засомневался.

— Поговори еще у меня, бегом в укрытие!

Остался я с пушкой наедине. До этого момента был в себе уверен, а тут страшновато стало. Не страшно, а именно страшновато. Это когда знаешь, что вроде опасности нет и все должно закончиться хорошо, а червячок сомнения душу точит. А вдруг? Вдруг не так сработает?

— Огонь! — подаю команду самому себе, решительно отбрасывая сомнения.

Г-гах! Стреляет зенитка. Из ствола фейерверком разлетаются горящие тряпки. Хорошо, что в этом направлении никого и ничего нет. Затвор сам не открылся. Чурбак пыжа так никто больше и не увидел. То ли улетел куда-то, то ли сгорел при выстреле. Народ сбежался, затвор открыли, в снег упала дымящаяся гильза.

— Все в порядке, товарищ лейтенант!

Лейтенант лезет в ствол, убеждается, что все в порядке, и только после этого благодарит нас. Мы идем закатывать пушку на свое место в парке. А расчету предстоит делать новый пыж и чистку ствола начинать заново. Когда мы уже уходим из парка, от орудия доносится:

— И-и-и, раз! И-и-и, два! И-и-и, раз! И-и-и, два!

Новый пыж у них получился гораздо лучше, теперь будут помнить.

— По самолету над двенадцатым, — командует командир первого взвода, — темп десять, высота шестьдесят пять!

— Совмещай. Высота шестьдесят пять. Ветер ноль, — доносится из окопа ПУАЗО.

Батарея включена в состав дивизионного района ПВО города, и сейчас идет тренировка по основному способу стрельбы. Проводить ее должен комбат, но он с утра не появлялся, поэтому его обязанности выполняет командир первого взвода. Ну вот, кажется, и до нас очередь дошла, с ПУАЗО пошли данные для стрельбы.

— Совмещай!

Первый номер — бывший студент Московского горного института Сергей Дементьев крутит маховик горизонтальной наводки, совмещает азимут. Епифанов поднялся на одну ступень в иерархии орудийного расчета, сейчас он четвертый номер — совмещающий угол возвышения. Установки взрывателя считывает третий номер Сан Саныч Хворостов — тридцатишестилетний лесной техник из Свердловской области. За казенником с учебным снарядом в руках следует Саша Коновалов, голубоглазый, курносый, русоволосый — типичная косопузая Рязань. Рост у него не больше метра шестидесяти пяти, зато в плечах сантиметров восемьдесят, не меньше. С восемнадцатикилограммовыми снарядами управляется, как с игрушками. Силища неимоверная, а парню только-только восемнадцать исполнилось. Отец у него плотник, два старших брата — плотники. И сам он, если не родился, то вырос с топором в руках. Пятый номер Рамиль Ильдусов — хитрый казанский татарин. Для установщика взрывателя мелковат, снаряды ворочает с трудом, но из-за малограмотности я боюсь его подпускать к маховикам наводки, величины углов на прицельной шкале для него темный лес. Шестой номер Иван Лобыкин — самое слабое звено расчета. Чем-то напоминает недоброй памяти Гмырю, только крупнее размерами и без склонности к стукачеству.

— Огонь! — командует взводный.

Лязгают затворы орудий.

— Огонь! — дублирую я его команду.

Раздаются щелчки ударников. И сразу же:

— Разряжай!

Условная цель обстреляна.