Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я как раз не хочу. Самое смешное, что работает эта штука на его собственной биохимии!
— То есть энергия его собственного тела запускает механизм действия препарата?
— Не просто запускает, а усиливает в сотни раз. Через два часа после приема препарата он будет мертв.
— Так что нам только остается организовать, чтобы он ощутил сильную головную боль?
Бергман пожал плечами:
— Или приступ обжорства. Что угодно, лишь бы проглотил пилюлю.
Я покачала головой, глядя на Бергмана с возросшим уважением.
— Майлз, можно я у тебя спрошу одну вещь?
По напряжению его плеч я поняла, что он хотел бы отказать. Но он меня удивил:
— Спрашивай.
— Почему ты это все делаешь? — Мой жест охватил монитор, пустые полки, коридоры «Констанс Мэллой», лэптопы, тихо спящие на полу рядом со спящим Коулом, смертельную пилюлю в руке Бергмана.
Он поправил очки, попытался смотреть мне прямо в глаза, отвернулся.
— Потому что должен, — сказал он неубедительно. Смущен, что ли? Но сейчас это мне было все равно.
— Не должен, — возразила я.
— Нет, должен.
— Что было бы, если бы ты отказался?
Он подумал секунду, барабаня пальцами по собственной ноге, разглядывая висящий надо мной телевизор. Сейчас он смотрел мне в глаза.
— Наверное, был бы уже мертв.
— Да? Почему ты так думаешь?
— От скуки. Ты знаешь, я не очень умею ладить с другими.
— Мог бы научиться.
Он покачал головой:
— Пытался. Но все время говорю что-нибудь не то. И если честно, эти другие все время достают меня до печенок. Чем мириться с их идиотизмом, лучше жить одному. То есть мне достаточно посмотреть две минуты любое реалити-шоу, и тут же я вспоминаю, почему никогда не выхожу. Как бы там ни было, я смирился с тем, что большую часть своей жизни живу в обществе механизмов. И меня это устраивает, потому что я их люблю. Все в них люблю. Мелкие части, которые должны работать вместе в совершенном порядке, чтобы целое работало как задумано. Весь процесс люблю, от задумки до исполнения. И даже неудачи люблю.
— Другими словами, ты на них подсел.
— Ага.
— И ты счастлив?
Он кивнул, не глядя мне в глаза.
— В основном да.
Bay. Еще один победитель. Никогда не думала, что из нас двоих я буду завидовать ему, а не он мне.
Когда мы с Майлзом закончили подготовку к шоу, полог тента открылся и вошла китаянка, с которой мы с Коулом подружились. Улыбающийся младенец был у нее на бедре.
— А, привет! — сказала я, спрыгивая со сцены.
Она пару раз поклонилась, широко улыбаясь:
— Здравствуйте, здравствуйте!
— Мы, кажется, не представились. Я Люсиль Робинсон.
Я показала на себя пальцем, не очень понимая, насколько она владеет английским. Потом я поклонилась.
— Я Сяо Жэ, — сказала она приятным голосом. Потом показала на ребенка: — Это Сяо Лай.
— Очень приятно.
— Коул есть?
Я оглянулась через плечо. Она хочет сказать…
— Меня тут звали? — спросил Коул, входя через задний разрез тента и улыбаясь во весь рот Жэ и ее мальчику. Он побрился, переоделся в костюм для выступления — облегающие черные брюки, рубашка в тон, сверкающий красный жилет с огромными черными пуговицами. Лай тут же к нему потянулся, и Коул подхватил его под мышки и закружил. Мальчик смеялся и взвизгивал.
— Вы сегодня выступать? — спросила Сяо Жэ застенчиво. Было видно, что наряд Коула ей понравился.
— Ага, придете? Если будет время, я попробовал бы Лая вставить в своей номер. В жонгляж.
Она радостно кивнула.
— Да, мы будем. — Она дотронулась до его руки и добавила: — А потом вы приходили смотреть акробаты в конец недели. Да? У вас билеты еще есть?
Коул кивнул в ответ:
— Ага. Если ничего такого не случится, обязательно будем.
Он отдал младенца матери, она еще немного покланялась и они ушли.
М-да. Читать ему нотацию или спустить так?
— Ты всегда так действуешь на женщин и младенцев? — спросила я.
Коул сунул руки в карманы и скромно потупился.
— Почти всегда.
— А я бы сказала, что ты просто охмуряла.
— Никогда не охмуряю замужних женщин, — возразил он с совершенно честным лицом. Правда, что ли? Как-то я не была убеждена, что поверила ему до конца. И он, кажется, это понял. — А тебе показалось, что я ее охмуряю? — спросил он с напором.
Я посмотрела на выражение его лица — почти то же, что обычно. Но обычно он как раз охмурежем и занимается.
— Может быть.
Он тут же оказался рядом со мной, улыбаясь, как законченный псих.
— Это значит, я последнее время недостаточно активно охмурял тебя. — Он схватил меня за руку и покрыл эту руку поцелуями сверху донизу, мыча, как влюбленный француз: — М-ма, м-ма, м-ма, шарман, мадемуазель!
— Господи, какой же ты козел!
Вопреки моему возмущению это было щекотно, и когда он добрался до кисти, я уже смеялась — но тут он остановился в неподдельном ужасе.
— Что за хрень?
Вот тебе и повеселились. Смешок у меня пересох, как ручей в пустыне.
— На сборщика нарвалась, — объяснила я кратко.
— Надеюсь, ему хуже пришлось, чем тебе.
— Это вряд ли. Он сбежал прежде, чем я успела что-нибудь сделать.
— Женщина, тебе нужен телохранитель.
— Пожалуй, я сама виновата. Он был очень зол за того сборщика, что я убила вчера. Ты же знаешь поговорку: сперва смотри, в кого стреляешь.
— Поговорка?
— Ага. И она, кстати, относится и к тому, с кем можно дружить на работе. Ты понимаешь, что ты своих новых друзей, быть может, усадил в один зал с Чень Луном?
— Вообще-то да. Насколько я понимаю, их папочка — один из его акробатов, и они на какое-то время в его власти. Это еще значит, что они могут чего-то знать, что нам поможет.
— Ты не слишком уверен в изобретениях Бергмана?
— Просто строю запасные планы на всякий случай.
Я посмотрела на этого жеребца двадцати шести лет, который любит женщин и детей, но не женат, который потерял свой бизнес, но нашел способ продвигаться дальше, который хлопает пузыри жвачки, как шестиклассник, и умеет принимать точные, обдуманные, профессиональные решения.