Свою еду соседка, отложив книгу и вынув наушники, съела с аппетитом. Пока она ела, Андрею удалось с ней поговорить. Представилась она Аней. Аня была родом откуда-то из северного городка, название которого Андрей тут же забыл. Училась в питерском университете на филологическом. Андрей попытался сказать, что он тоже филолог, та сначала обрадовалась, а потом, услышав про факультет журналистики, пренебрежительно хмыкнула. Аня училась на третьем курсе, специализировалась на зарубежной литературе. Она быстро рассказала, что её интересуют японские средневековые тексты, что она хочет в дальнейшем заняться литературным переводом с японского, но для этого надо менять учебное заведение, к чему она пока не готова. В Хабаровск она летала на студенческую конференцию, где ей понравилось, потому что было много живых японцев.

Закончив трапезу, она достала влажные салфетки, вытерла руки, лицо и шею, вставила в уши наушники, уткнулась в книгу и сразу захихикала. Андрей не успел спросить, что же это она такое весёлое читает, а ему было любопытно. Он вдруг понял, что очень давно не читал толстых книг. Никаких книг, кроме учебников, справочников, методик и сборников специальных статей. Он попытался вспомнить, когда в последний раз с увлечением читал беллетристику и что это была за книга. И не вспомнил. Он даже не смог вспомнить, каково это, читать литературу. Хотя когда-то много читал.

Он не заметил, как уснул. Сон получился болезненный, воспалённый и короткий. Ему приснился какой-то аэропорт и что он никак не может найти паспорт, не помнит, где мог его оставить, а телефон разряжен и позвонить невозможно. Во сне он закашлялся и проснулся.

Основной свет в салоне самолёта был выключен, гул превратился в особую, ровно звучащую тишину, кто-то сзади басовито похрапывал, соседка уютно и совершенно бесшумно спала, надев на глаза наглазники на резинке.

Андрей сразу понял, что уже не уснёт. Озноб не прошёл, ломота в суставах никуда не делась, во рту было ужасно сухо, а губы, казалось, зашелестят, если ими подвигать. Он включил над собой лампочку, посмотрел на часы и с отчаянием обнаружил, что спал всего ничего, а лететь ещё почти шесть часов. Он приподнялся, огляделся, увидел, что во всём салоне горит всего несколько индивидуальных лампочек, и нажал кнопку вызова стюардессы. Пришла взрослая женщина с ввалившимися от усталости глазами, молча выслушала просьбу принести воды, и лучше сразу бутылку, чтобы не беспокоить её несколько раз.

Получив поллитровую бутылку воды, Андрей понял, что больше ему делать абсолютно нечего. Эта мысль повергла его в уныние и какую-то душную скуку. И тут взгляд его упал на толстую книгу, которую соседка вставила в карман впереди стоящего кресла. Андрей поколебался, но, рассудив, что в этом нет ничего дурного, взял объёмный том. На обложке он прочёл: «Хрестоматия японской литературы XV–XIX веков». Он открыл её и узнал, что книга эта предназначена для студентов и преподавателей, а издана она каким-то университетом. «Никогда бы не поверил, что старинная японская литература может быть такой занятной», – подумал Андрей. Он наугад раскрыл книгу, увидел плотный, не разбитый на абзацы и диалоги текст, полистал дальше и наткнулся на начало какого-то то ли рассказа, то ли повести, то ли новеллы. В верхней части страницы Андрей прочёл слово, которое тут же забыл, но успел подумать: «Интересно, это имя автора или название?» А текст под этим именем или названием начинался так: «Я, да будет вам известно, Фукакуса, смиренный житель столицы».

Эта первая фраза отозвалась в Андрее каким-то завораживающим эхом. Или, если проще сказать, она Андрею очень понравилась.

Теперь он не смог бы вспомнить, кто был этот Фукакуса. Текст для чтения был сложный, порядок слов в предложении – диковинный и витиеватый. Быстро, как привык, читать не получалось. Андрей понял, что прежде не читал такой литературы. Если она и была в университетской программе для журналистов, то факультативно, и он прошёл мимо. Андрей знал, что существует некая японская поэзия, короткие стихи хокку и танки. Он даже заучил несколько, чтобы при случае блеснуть эрудицией. Правда, не помнил, что именно выучил, хокку или танки. Зато помнил, что они отличаются размером, но какой у того и другого размер, сказать не мог.

Фукакуса куда-то шёл. Андрей читал, постоянно спотыкался о многочисленные, трудные даже для внутреннего безмолвного произношения названия японских провинций, дорог, деревень, городов, имена людей, рек, династий, горных вершин и перевалов. Всё имело свои названия, всё было важно давнему японскому автору. Андрей читал и читал, понимая, что читает слова, эти слова звучат в его голове, он слышит их, но в некий смысл они не складываются.

И это ему тоже понравилось.

Понятно было только, что Фукакуса – путник, но, куда он шёл и зачем, Андрей уже не мог вспомнить, а точнее, когда читал, не очень-то и понимал. Правда, его удивляло то, что повествование создавало ощущение бесконечно долгого путешествия. При этом он прекрасно помнил, как выглядит на географической карте Япония и что по этим островам особо не попутешествуешь. Да и как можно всерьёз относиться к путешествию по Японии, когда летишь из Хабаровска в Москву? Медленно читая тягучий текст, держа в руках толстую книгу и ощущая её вес, Андрей даже подумал: «Эту книгу прочесть будет потруднее, чем обойти Японию пешком». Подумал он так и в первый раз в процессе чтения усмехнулся.

А Фукакуса всё шёл, встречался с другими путниками, беседовал с ними, расспрашивал о чём-то, кого-то или что-то искал. Он пересекал реки с незапоминающимися названиями по мостам, каждый из которых имел своё имя. Потом поднимался в горы. В горах лежал снег. Путники предупреждали его, что ему не стоит идти дальше, что впереди трудный перевал, а за перевалом начинаются владения Горной ведьмы, с которой лучше не встречаться. Название перевала было совсем короткое и звучное, но Андрей и его не запомнил.

На перевале было много снега, Фукакуса устал, и Андрей отвлёкся от книги. Устали и без того усталые и воспалённые глаза. Андрей отпил воды, покашлял болезненным кашлем, ещё попил и глянул в овал иллюминатора, но увидел там только нечёткое своё отражение. Тогда он выключил лампочку над собой, снова взглянул в чёрный овал, прильнул к нему и увидел звёзды, много звёзд. Неподвижное звёздное небо. То, что он летел с огромной скоростью, было только знанием. А то, что он видел, говорило об обратном. Ровный гул в ушах, звёзды перед глазами – неподвижность.

Перед тем как дойти до перевала, Фукакуса останавливался в одиноком маленьком домике в горах. Старик, хозяин домика, приютил, обогрел путника, разделил с ним скудную пищу и под завывание ветра и треск огня в очаге поведал свои истории и путаную историю Горной ведьмы, обитавшей за перевалом. Андрей смотрел на звёзды, вспоминал прочитанное и думал, что всё-таки это чертовски здорово, сидеть у огня в уютном доме с собеседником или даже одному, спокойно слушать вой ветра в трубе и за окном, знать, что далеко вокруг только снега и снега. Чтобы в доме было вдосталь еды. Пусть простой, но вдосталь. Чтобы была в доме библиотека, чтобы было чем топить печь…

Воображение рисовало маленький, занесённый снегом домик в лунном свете. За домом темнел лес, тускло светилось замёрзшее окошко с рамой крест-накрест, из трубы к звёздам вертикально поднимался белый дымок. Домик в этой воображаемой картине был совсем не японским. Хотя Андрей мог бы нарисовать себе и японский домик. Он видел достаточно японских фильмов и передач о Японии. Маленький домик, приподнятый над землёй как на ножках, бумажные стены, круглые, покачивающиеся на ветру фонарики, снег на крыше. В каком-то таком доме должен был укрыться от стужи и ветра Фукакуса. Но Андрей представил себе деревянную избу с дымком из трубы и окошком.