Шакир взял в руки свой стеклянный пузырь очень осторожно, будто снежинку или перышко. Руки у него не дрожали — он был абсолютно спокоен. Совершенно холоден и собран. В зале никто не дышал, все хотели услышать подробности об этом, казалось бы, обычном стеклянном пузыре.

— У этого стеклянного пузыря, — сказал Шакир, — в который я вложил все свое художественное умение, накопленное за многие годы, стенки тоньше, чем у мыльного пузыря.

— Ооооо! — закричали присутствующие и добавили, — докажи!

Тогда он вынул из кармана веер, раскрыл его и внезапно, к вящему удивлению зрителей выпустил пузырь из рук.

Пузырь начал падать вниз, гораздо медленнее ожидаемой скорости, которая должна бы быть у стеклянного предмета, а Шакир несколько раз ловко взмахнул веером под пузырем. Пузырь, стеклянный пузырь, начал подниматься вверх, движимый быстрым воздушным течением, вызванным веером.

Стеклянный пузырь парил в воздухе!

— О! О! — воскликнул Тахир, — такого мы действительно в жизни не видели — стекло, легче мыльного пузыря. Это умение мирового значения, такого никому и никогда не удавалось достичь.

Послышались громкие крики одобрения от всех шейхов и министров, собравшихся в зале. Между тем Шакир очень осторожно взял стеклянный пузырь и положил его обратно в коробку, стараясь не разбить.

Глаза зрителей обратились к Храпешко. Тем временем его взгляд блуждал где-то далеко, так что ему потребовалось несколько минут, чтобы вернуться в зал.

Потом он взял свой стеклянный пузырь в руки и сказал:

— У этого стеклянного пузыря, в который я вложил все свое художественное умение, накопленное за многие годы, стенки тоньше, чем у мыльного пузыря!

В зале послышался оглушительный смех, который должен был означать, что найден тот, кто подглядывал, то есть копировал другого.

— Знаем, — сказали все и добавили, — сейчас ты возьмешь веер и покажешь нам, что этот твой пузырь со стенками тоньше, чем у мыльного пузыря, плавает в воздухе. Однако, дорогой художник, мы такое уже видели.

Пока смех медленно стихал, Храпешко взял свой стеклянный пузырь в руки и поднял над головой. Вытянул руки с пузырем вверх высоко над головой, и все заметили, что пузырь настолько прозрачен и у него настолько тонкие стенки, что он, по сути, невидим. Шакир не смеялся, но нетерпеливо ожидал, когда его объявят победителем.

Но тут.

Но тут Храпешко со всей силой, которая у него была, обеими руками бросил пузырь наземь. Бросил у всех на виду на прекрасный арабский мрамор, твердый, как железо. Про него говорят, что он может выдержать даже галоп сотен всадников, скачущих по нему в атаку, и не получить ни малейшей царапины.

Все сделали гримасу, означающую ожидание того, что стекло разлетится на тысячи и миллионы крошечных стеклянных осколков.

Но велико, нет, громадно было их удивление, когда все увидели, что пузырь Храпешко не только не разбился, но отскочил несколько раз от пола и покатился к ногам эфенди. Он, подняв в удивлении брови, взял пузырь в руки, поразился тому, что не чувствует в руках никакого веса, внимательно осмотрел, а затем бросил его далеко в зал. Пузырь и на этот раз не разбился, а подпрыгнул несколько раз и остановился в другом углу зала.

Тут лица всех собравшихся расплылись в широкой улыбке.

Эфенди вернулся на место и, улыбаясь, сказал:

— Объявляю, что это соревнование не выявило победителя, вернее сказать, я объявляю победителями обоих мастеров.

Но, тем не менее, к султану поедет Шакир, потому что он знает османский язык, а языки в наши дни очень важны.

В это время Храпешко уже начал думать о доме.

— Научи меня делать стекло чешми-бюльбюль, а я научу тебя делать диатрету с красной сеткой из Шварцвальда.

Так сказал Храпешко из Шалу Шакиру из Бейкоза, и тот с радостью согласился.

Потом последовали долгие консультации, когда они гуляли вдоль реки Евфрат, заложа руки за спину, как будто два великих мыслителя, обменивающиеся мнениями о будущем Вселенной.

Они еще раз прошлись среди людей, потому что, по словам Шакира, чтобы сделать чешми-бюльбюль, необходимо понять дух и сущность жизни людей, для которых соловей — это королевская птица. Поскольку Храпешко не мог в одно и то же время находиться на берегу Евфрата и рядом с Монбланом или в Шварцвальде, все, что ему оставалось, — это кратко объяснить секреты изготовления стеклянной сетки с помощью энергии дыхания.

В следующий период они построили недалеко от Бейкоза небольшую печь для плавки стекла и там долгое время учились друг у друга.

А потом вернулись.

По домам.

Как только он появился на окраине Скопье, он заметил, что люди избегают его.

Сначала дети.

Они играли на лугу, точно так, как ему приснилось в одном из снов, а когда увидели его, то остановились, переглянулись между собой и тут же разбежались.

Потом от него убежали несколько старушек.

Старушки сидели на деревянной скамейке перед первым домом на въезде в предместье. Грели кости на слабом солнце и ждали, не пройдет ли какой добропорядочный путник, чтобы спросить его, пусть только взглядом, куда он идет и какое дело привело его в эти края. Когда бабушки увидели Храпешко, а их было трое и все одетые в черное, то тут же встали и молча отступили за большие деревянные ворота. За ними послышался только скрип двери и звук запирающегося замка.

Где-то далеко в поле несколько мужчин, голых по пояс, с обожженными плечами, косили траву.

Храпешко заметил, что дети, первыми убежавшие от него, поспешили к мужчинам, которые тут же бросили косить, поставили косы прямо и оперлись на них. Дети показывали пальцем на человека, неспешно въезжавшего в предместье.

Мужчины подняли руки и приставили их к глазам, чтобы солнце не мешало смотреть, а когда они увидели Храпешко, то побросали косы, схватили рубахи и пошли куда-то к красному горизонту, подальше от Храпешко.

Есть такие люди, которые никогда не убегают, привыкнув, что другие бегают от них, а не они от других. Но теперь убегали и они. Не так, чтобы быстро, чтобы не произвести впечатление трусов, но все же их движения нельзя было истолковать иначе как бегство. Они сидели в трактире у дороги и перебирали четки. Что-то обсуждали и казались пристойными людьми. Едва завидя Храпешко, один из них что-то шепнул двум другим, и все трое встали, не говоря ни слова, молчком, сели на лошадей и медленно погнали в противоположном направлении, подальше от Храпешко.

Ушли со своего места.

Сбежали.

Когда он добрался до дома, его никто не встретил.

Дом был на месте. Стоял, добротный и красивый, с разноцветными окнами и высоким крыльцом.