– Он что, постарается отмазаться? – спросил Том с искренним удивлением и не очень уместным сейчас возмущением.

Это прозвучало бы нормально в Испании, стране с диктаторским режимом, где полиция была одновременно беззаконной и сервильной, то есть по сути своей коррумпированной. Но он не мог себе даже представить, чтобы такое происходило в Англии. Похоже, существуют сферы, которые во всех странах устроены одинаково, кто бы там ни стоял у власти.

– И этот Морс тоже? Как мне показалось, он не из тех, кто отводит глаза и сидит сложа руки.

– Он-то, может, и не из тех, – ответил Тупра и снова принялся за свое пиво, глядя в упор на Тома, – но он мало что значит, он пешка. И он никогда не поднимется хотя бы на ступень по служебной лестнице, если не научится подлаживаться под обстоятельства. Все зависит от начальства, а Морс только выполняет приказы, а чем начальство выше, тем больше любит всякие услуги, вот что я имею в виду. Но не столько получать услуги, сколько их оказывать. Больше всего людям нравится оказывать услуги, Невинсон; вы, думаю, заметили такую закономерность, несмотря на вашу молодость, ведь это знают даже дети – стоит им пообщаться со взрослыми, как для них становится понятен весь расклад. Если ты пользуешься чужими услугами, это тебя унижает, если оказываешь услуги – возвеличивает.

– Оказывая их, человек чувствует себя крутым, – заметил Блейкстон, который, кажется, всегда сходился во мнении со своим молодым шефом. – Даже если ему не ответят услугой на услугу. Однако есть люди, которые никогда не испытывают благодарности и не помнят добра, вот таких услуги не унижают. Они неблагодарны, высокомерны и считают, что им все всё должны. И таких немало. Но человек чувствует себя крутым, даже когда делает что-то даром. – Блейкстон, видно, рассуждал, опираясь на собственный опыт, и был из числа инертных людей, которым кто-то должен указывать путь и управлять ими как марионетками, которые служат ради службы и никогда не ждут ничего в обмен – ничего, кроме новых указаний и поручений, поддерживающих их в строю. Без внешнего стимула они впали бы в спячку и не просыпались бы от колыбели до могилы.

– Да, – пробормотал Томас, – и что теперь? Что вы мне посоветуете? Вы хотите оказать мне услугу, как я понимаю, хотя я и никто, однако в услуге сильно нуждаюсь. Я и без того унижен, еще немного унижения меня не пугает, если это поможет мне выпутаться. Профессор Уилер сказал, что вы дадите мне советы, мистер Тупра, велел внимательно отнестись к ним, но я пока ни одного не услышал. Пока вы только рисуете мне очень черную картину, куда чернее той, что я рисовал себе сам до встречи с вами. Я надеялся, что Хью – мое спасение, что, если повезет, все внимание сосредоточится на нем, но теперь, по вашим словам, именно потому, что я видел именно его, или так мне кажется, меня скоро обвинят в убийстве и наверняка осудят. – И он вспомнил, как Уилер тоже предупреждал его: “Мне кажется, ты попал в куда более неприятную историю, чем тебе самому кажется. Есть детали, которых ты не знаешь и которые осложнят твое положение, короче, все складывается для тебя очень плохо”. Он имел в виду статус любовника Дженет, а значит, уже знал о нем, то есть поддерживал с Тупрой постоянные контакты, какие бы отношения их ни связывали.

Новые знакомые Тома молчали, словно подтверждая его выводы или давая понять: раз все и так очевидно, незачем зря молоть языками. В глазах Тупры то и дело вспыхивал насмешливый огонек, и происходящее, видимо, его не просто занимало, но и откровенно забавляло. Судя по всему, он привык доводить людей до полной растерянности или до отчаяния, заставлял поверить, что у них нет спасения или это спасение зависит только от него (возможно, к этому и сводилась его работа – загонять собеседников в угол, чтобы они были вынуждены просить у него помощи, совета, посредничества, защиты, то есть он добивался цели без грубого нажима, словно ни к чему их не подталкивая; презрение делает свое дело – выбивает из колеи и подрывает волю). Блейкстон старался подражать своему шефу, но ему это плохо удавалось, а устремленный на Тома взгляд выражал безразличие, хуже того, что-то и вовсе не относящееся к делу. Свое пиво он даже не попробовал, но несколько раз принимался сдувать с него пену, хотя никакой пены там под конец уже не осталось.

Том потер глаза подушечками большого и указательного пальцев, его выводило из себя то, что эти двое так пристально его разглядывают, как если бы это он должен был им что-то предложить, а не они ему. Он вытащил сигарету и повел себя не очень вежливо, не угостив собеседников, – видно, из-за тумана в голове. Тупра тоже достал сигарету марки “Рамзес П” из пачки, украшенной цветными египетскими фигурами и фараонами, так что каждый закурил свои: Томас – “Маркович”, как та, которую выбила у него изо рта Дженет, заодно и оцарапав. “До чего странно, что ее пальцы больше никогда не смогут ни погладить кого-то по щеке, ни оцарапать, ни что-нибудь схватить, – подумал он, – позавчера вечером они могли делать что хотели, а теперь – ничего, и в этом нет никакого смысла: смерть совсем не похожа на жизнь, и нет ни малейшего смысла в том, что смерть следует за жизнью, а еще меньше в том, что смерть заменяет собой жизнь”. И царапина, и найденная Морсом сигарета тоже сыграют против него. Том дотронулся до почти зажившего шрама. И вдруг разозлился, увидев все в каком-то слишком уж мрачном, до идиотизма мрачном, свете, а свое будущее – мутным или совсем беспросветным.

– И все-таки, кто вы такие? Какие силы за вами стоят? – Внезапно до него дошло, что он так этого и не знает. У него, конечно, уже появились догадки, но ни Тупра, ни Блейкстон, ни Рересби, ни Монтгомери на самом деле ему не представились и не объяснили ни какими полномочиями наделены, ни в какой организации служат, если вообще где-то служат (а вдруг они частные лица или мафиози, умеющие решать всякие дела и способные на шантаж, ведь Уилер, по словам Саутворта, поддерживал связи с людьми из самых разных кругов). И уж конечно они не показали ему ни своих удостоверений, ни жетонов, поэтому трудно было судить, насколько они влиятельны и кто находится у них в подчинении, раз их власть вроде как превышает власть полицейских, судей и даже кабинета министров. Ему вдруг