это Вран за правду принимать. До последнего не хотел. С Сивером спорил, с Баей даже — и когда Сивер ему в очередной раз в сердцах в деревню вернуться предложил да на Латуту живую поглядеть, неожиданно для себя согласился.

А потом новая неожиданность выяснилась: ищут его всё-таки.

Крики Вран ещё издалека услышал, когда до деревни приличное расстояние оставалось. Начало небо темнеть уже стремительно, как всегда зимой бывает, пар изо рта всё гуще становился — и похолодало в придачу.

— ВРА-А-АН! — приглушёнными отголосками по лесу разносилось. — ВРА-А-А-А-АН!

— Ну вот и отлично, — устало Сивер сам себе кивнул. — Сейчас к ним тебя отведём — и распрощаемся. Ты только к нам никого не тащи, ясно тебе? Ни к нам, ни на болото — я сам тебя в нём утоплю, если дружков туда своих привед…

— Нет, — прервал его Вран, на Баю смотря. — Не надо меня ни к кому отводить. До опушки меня доведите, хорошо? Только до опушки.

— Ищут тебя, — Бая сказала.

— Знаю, — ответил Вран. — И не надо, чтобы сейчас нашли. Я только посмотреть хочу.

— Опять двадцать пять, — раздражённо выплюнул Сивер. — Ты сколько эти песни нам петь будешь? Всё, закончились гости, повеселился — и хватит! Спасибо за то, что имя сестры её назвал, дальше я сам разберусь!

— Бая, — упрямо сказал Вран, продолжая на Баю смотреть. — Отведи меня к опушке перед деревней. Пожалуйста. Не к голосам.

— Хорошо, — ответила Бая.

И ни вопросов ему никаких не задавала, ни на Сивера, вновь вскипевшего, внимания не обращала. Просто за собой Врана повела. Вран ей был за это очень благодарен. Вран и не хотел раньше времени на её вопросы отвечать. Даже сам о них задумываться не хотел.

Звучало всё громче его имя, пару раз они чуть с деревенскими в лесу не столкнулись — но Бая вовремя в сторону уходила, ловко их обходя. К опушке уже затемно добрались — замедлился у Врана шаг совсем, холод снова тело его сковал, да и путь неблизкий был. Далеко люты от деревни врановой расположились, а болото ещё дальше — полдня от дома до него надо идти, Вран помнит.

Вран помнит…

Вран помнит глаза этой «Латуты» взволнованные — детские совсем, растерянные глаза, никогда она на Врана в деревне так не глядела. Помнит и взгляд её безумный, когда она на болоте в пляске своей дикой вертелась — будто огни какие вместе с ней в глазах её плясали, буйные и яркие, совсем не такие, как в окнах деревенских сейчас, на которые Вран издали смотрит.

Вран знает, как среди деревьев притаиться так, чтобы ни с какой точки тебя заметно не было — ни из леса, ни из деревни. Пригодилось ему сегодня это знание: потянулись люди постепенно за забор общинный обратно, когда закат на пятки наступать стал, никто не хотел в час переломный лишний раз с нечистками спящими связываться. Многих Вран видел, кого-то — мельком, кого-то в подробностях разглядеть успел.

— Ну и? — с нетерпеливой досадой Сивер то и дело шёпотом спрашивал. — И что? Что мы тут торчим-то здесь с ним, Бая? А ты что к земле примёрз? Вон деревня твоя, вон дом твой — так вали в него поскорее, можешь не благодарить даже, только исчезни уже наконец!

Последними из леса мать с отцом Врана вышли — совсем чёрным небо уже было. Шёл рядом с ними безрадостный Ратко, Вран сразу его спину вытянутую узнал. Шёл да за плечи мать вранову ободряюще придерживал.

А Вран только на отца и смотрел. Смотрел — и нож у него перед глазами маячил. Глаза волчьи прозрачно-голубые.

Дождался Вран, когда последний человек за забором окажется. Дождался, когда в большинстве изб огни погаснут, а в сторожке, наоборот, зажгутся. Дождался, когда все спать разойдутся.

И только тогда колени разогнул и выпрямился кое-как — задубело всё тело опять, снова почти ног он не чувствует.

— Ну наконец-то, — торжествующе выдыхает Сивер. — Подарок всем наутро хочешь сделать? Или… а, лес с тобой — ты только иди, иди да не расстраивайся, всякое бывает, ничего страшного! Ещё раз повторяю: язык тебе в глотку засуну и головой в грязь болотную окуну, если хоть слово кому…

— Бая, подожди меня, ладно?

Кашляет Сивер, словно словами подавившись.

— Я не понимаю, сколько это продолжаться-то будет?

— Бая, — повторяет Вран в который раз за этот день, как обычно, на Сивера и не смотря. — Дождёшься меня? Я всё быстро сделаю. Ты только никуда не уходи.

— Зачем? — коротко спрашивает Бая.

И мог бы Вран, в сущности, хоть сейчас уверенным шагом в деревню ступать: понимает он по её глазам, что дождётся, даже если Вран ничего не объяснит.

Вран и не объясняет.

— Увидишь, — так же коротко отвечает он. — Если с русалкой вам не помог… то хоть с другим помогу.

— С головой себе помоги! — не выдерживает Сивер, с шипения почти на полную громкость переходя. — Как же ты меня затрахал, Хрен из Тугодумья! Одно и то же, из пустого в порожнее! Никто тебя обратно не пустит! Повторяю: никто тебя обратно не…

Вран до последнего надеется: обманули.

Вран короткими перебежками через поле до щели в заборе добирается, волей одной ноги переставляя, и надеется: обман это был или несчастье настоящее. Вран в щель просачивается, под окно избы соседней ныряет, чтобы не заметил никто, и надеется: не сработал пояс баин, задурила его русалка, а с ним вместе — и Баю с Сивером. Вран к другой избе перебегает и надеется, на плохое совсем надеется: наплели ему Бая с Сивером с три короба, действительно Латута там была, действительно её русалка под воду утащила, а они просто решили его в деревню под шумок спровадить да там и оставить — самому с гибелью Латуты разбираться, не поверит ведь никто. Опять.

Вран готов, готов даже на такое надеяться, потому что не может Вран другой мысли в голове своей позволить место занять. Никогда, никогда в деревне от детей не избавлялись, не в их это правилах было, не в их это законах — никогда бы девочку новорожденную никто в болоте не утопил, да и сколько идти до него, болота этого? Нет, нет, даже об этом Вран думать не хочет — какая разница, сколько идти, если никто и не пошёл бы изначально?

На что угодно Вран надеется, пока до третьей избы не добегает и в окно её не заглядывает.

И не видит там Латуту.

Живую и невредимую. Над горшками какими-то бабкиными недовольно