Он запер собак в кабинете, пробежал коридором и осторожно приоткрыл дверь спальни. Света с улицы, падающего сквозь узкие старинные окна, вполне хватало, чтобы разглядеть пустую супружескую кровать. И все равно он вошел, включил торшер и осмотрелся: если Катя заходила в комнату хотя бы на минуту, то уже начинался творческий беспорядок. Судя по всему, она вообще здесь сегодня не появлялась, и все было заправлено и убрано так, как обычно по утрам делала домработница. Он пожал плечами и спустился вниз, в комнату Маши, где жена изредка оставалась допоздна, осваивая компьютер, и бывало, что засыпала на коротком диванчике. Однако и тут оказался идеальный порядок.

Обходить весь дом не имело смысла: несмотря на свой мятущийся характер, Катя трудно привыкала к вещам, к дому и спать могла лишь в строго определенных, обжитых ею, местах. Зубатый открыл шкаф в передней и сразу же обнаружил отсутствие осеннего кожаного пальто и сумочки. Однако собранный в Финляндию чемодан стоял тут же, под одеждой.

Особой тревоги он не испытывал, поскольку жена частенько уходила на ночные прогулки, особенно когда занималась постановкой спектакля — на ходу и в тишине заснувшего города ей хорошо думалось. Правда, после гибели Саши она вообще перестала выходить куда-либо, не хотела никого видеть и по ночам сидела дома.

Может, начала оживать?..

Зубатый вернулся в кабинет — собаки безмятежно спали, растянувшись на ковре, хоть на уши наступай. Их равномерное, очень похожее на человеческое сопение и похрапывание действовало расслабляюще, и он тоже решил прилечь на диван, но, убирая пальто, вдруг увидел в кармане скрученную в трубку пластиковую папку, переданную Кремниным.

Призрачное успокоение разом слетело, бумаги источали тревогу и будто возвращали его в то состояние, в котором он находился последние полтора месяца. К историям болезни прилагалась подробная справка с указанием полных данных на исчезнувших из больницы четырех дебилов, номера их могил и адреса родственников, а также перечень тех, кто и у кого работал в рабстве. На отдельном листке была информация о юродивом старце, только без указания имени, но с номером фальшивой могилы и адресом фельдшера «скорой», которая отвозила долгожителя в Кащенко.

Он еще не закончил изучение документов в папке, как мертвецки спящие собаки вдруг разом вскочили, бросились к двери и залаяли, будто по зверю. Несмотря на охотничьи качества, а возможно, благодаря им, они вообще не реагировали на человека и никогда не показывали своих способностей к охране.

— Ну, кто там? Зверь? — он открыл дверь, и лайки устремились сначала по коридору, затем по лестнице и уже залаяли у входной двери.

Зубатый спустился в переднюю и сначала увидел серые, картонные чемоданы на полу и только потом, за распахнутыми створками шкафа, жену и эту девицу Лизу — снимали верхнюю одежду. Собаки лаяли на нее, причем остервенело и чуть приседая, поджимая хвосты, будто на волчицу.

— Убери собак! — возмутилась Катя. — Зачем ты опять их привез? И в дом запустил?

— Ничего, я собак не боюсь, — низко пропела Лиза. — Какие симпатичные…

Зубатый взял лаек за ошейники, а женщины подхватили чемоданы и направились через зал вглубь дома.

— Маша в госпитале! — запоздало сообщил он вслед.

— Я знаю, — на ходу и как-то равнодушно обронила Катя. — Тебе Межаев звонил, что-то важное сказать хотел…

Это неожиданное безразличие к дочери, напоминание о перебежчике да еще появление Лизы с чемоданами и среди ночи, вывели его из равновесия.

Он терпел многих знакомых жены, даже если чувствовал неприязнь, и на многие ее выходки, продиктованные движением творческой души, смотрел сквозь пальцы. Но сейчас его заело: несколько часов назад говорили об этой «бесприданнице» и чуть не рассорились, а Катя назло привозит ее в дом вместе с вещами! И это когда дочь попадает в больницу!

Он закрыл собак в кабинете и вернулся вниз. Из распахнутых дверей гостевых апартаментов падал свет и доносился негромкий голос жены — кажется, проводила экскурсию.

— Объясни пожалуйста, что все это значит? — спросил Зубатый.

— Только то, что Лиза теперь будет жить у нас, — легко и даже весело проговорила она.

— Нетрудно догадаться. А не скажешь, с какой стати?

Катя удивленно развела руками.

— Лиза жила в общежитии завода, а там ужасные условия! Ты хочешь, чтобы она там рожала? Я этого не допущу! К тому же, там нет возможности работать над ролью. Она получила главную роль в «Бесприданнице»! Будет играть Ларису.

— Это я слышал. И что же, ты перетащишь в дом всю студию?

Лиза вдруг сделала брови домиком и моляще уставилась на Зубатого.

— Толя, ну не нуди! — вместо нее попросила Катя. — Что ты в самом деле? Терпеть не могу, когда становишься нудным. Да, у нас в драме не хватает репетиционных и учебных площадок. Потому что твой друг-директор все сдал в аренду бизнесменам! А наш зал в сто десять квадратных метров позволяет играть целые спектакли.

— Нам нужно выселяться отсюда, а ты приводишь чужих людей, с чемоданами…

— Для тебя все чужие! И мы чужие… Ты не умеешь делать добро, за это и наказание нам! Ты ненавидишь людей!.. Я стану искупать твой грех! Все возьму на себя и каждый мой поступок будет посвящен добру. И тогда я спасу… спасу от гибели дочь…

Зубатый попытался вспомнить, из какой пьесы этот монолог — не вспомнил.

— Если ты выгонишь из дома Лизу — я уйду вместе с ней! — предупредила она своими словами.

— Зачем же? Уйдешь только ты. А вот бесприданница может здесь остаться.

Девица вдруг насторожилась и прикусила губку, а Катя оставила всякую игру и стала подозрительно серьезной.

— Интересно! Почему?

Он едва сдерживался, чтобы не взять девицу за космы и не вытащить на улицу.

— Потому что ей негде жить. Она бездомная, несчастная и одинокая, вынуждена подрабатывать ночами. А у нас есть квартира на Химкомбинате.

Лиза ждала чего-то подобного, поэтому отреагировала почти мгновенно, схватившись за ручки чемоданов.

— Екатерина Викторовна! Я немедленно уйду отсюда! Я не могу здесь оставаться! Вы меня обманули!

— Нет, ты останешься! — жена отняла чемоданы, что сделать было очень легко. — Если мы уйдем, то вместе. И это не каприз!

И только сейчас Зубатый вспомнил о спящей Маше и ощутил, как сплетенные между собой гнев и червь самолюбия начинают остывать и цепенеть: может, и надо делать добро по-христиански, даже своим врагам?…

— Хорошо, пусть будет так, — натянуто, чужим голосом проговорил он. — Живите, играйте, рожайте детей.

— Теперь объясни! — взвинтилась Катя. — Почему ты относишься к Лизе, как к личному врагу?