меня при розыске маньяка отношения сложились хорошие, и подкрепив его добрые воспоминания теми же подарками, я получил от старшего исправника столь нужную мне помощь.

От идеи схватить Терехова и притащить его в губную управу Горюшин меня отговорил, объяснив, что в этом случае скрыть дело от тайных уж точно не выйдет. Он взял двоих надёжных урядников и мы вчетвером нанесли господину Терехову неожиданный и совсем не обрадовавший его визит.

— Вы, Максим Аникеевич, не представляете даже, в какую историю вляпались, — со всею строгостью внушал Горюшин перепуганному артефактору. — Изготовленный вами артефакт был задействован против очень и очень влиятельной персоны, которую лишний раз лучше всуе не упоминать, и вам, и мне так спокойнее будет. А потому давайте-ка, рассказывайте всё, что вы о вашем заказчике знаете, может, и пронесёт вас мимо больших неприятностей.

Что ж, если с мастерством и жадностью у Терехова всё было неплохо, то со смелостью дело у него обстояло куда как хуже, а потому молчать он не стал.

Для начала с Максимом Аникеевичем обстоятельно поговорил я, доподлинно установив, что именно его изделие обеспечило Мартышке с Плюхой проникновение ко мне на двор, и записав все характеристики глушителя. Затем настала очередь Горюшина задавать вопросы.

И почему я не удивился, узнав, что заказывал Терехову глушитель охранных артефактов некий Иван Иванович Иванов, по данному исполнителем заказа описанию один в один Мартышкин наниматель и посетитель Курдюмова? Сам не знаю… Говоря откровенно, меня это поначалу разочаровало, потому как опять всё упиралось в человека, дотянуться до которого не давала Палата тайных дел, но уже очень быстро я понял, что в Усть-Невский приехал не зря. Терехов вспомнил, что запрошенных им денег у заказчика не было, он испросил отстрочку, чтобы их найти, но уже к концу следующего дня явился за заказом с нужной суммой на руках. Горюшин мне при этих словах Терехова хитро подмигнул и тут же свернул допрос, настрого наказав Максиму Аникеевичу молчать о нашей беседе, если не хочет беды на свою голову.

Когда мы вернулись в управу, Дмитрий Иванович пояснил, что ежели на поиск денег приезжему заказчику понадобились сутки с лишним, то, скорее всего, он телеграфировал кому-то в Москву и получил недостающие деньги переводом. Возможность узнать, кто и сколько перевёл денег на имя Ивана Ивановича Иванова, у Горюшина, по его словам, имелась, но на это он попросил ещё два-три дня.

Так оказалось даже лучше — можно было нанести ещё несколько визитов. К генерал-поручику Михайлову я не попал, он отбыл по служебным делам в Выборг, зато встретился с майором, прошу прощения, уже подполковником Степановым. Револьвером моей системы Иван Данилович уже обзавёлся, но револьвер Гаврилова и Семёнова принял с благодарностью, ему же я оставил подарки и сопроводительную к ним записку для генерала. Повидался с товарищами по ополчению — капитаном Паличем и поручиком Ломовым, с капитаном Туганбековым встретиться не вышло, он полтора года назад получил наследство в Астрахани, куда и перебрался.

Дмитрий Михайлович Палич, мой командир в ополчении, искренне обрадовался и мне самому, и подаренным револьверам, и тому обстоятельству, что знаком теперь не только с изобретателем колючей проволоки, но и создателем новых винтовок для армии. Засиделся я у Палича допоздна, и к Дикушкину вернулся, прямо скажу, не совсем твёрдой походкой. С Ломовым встреча вышла более скромная, но мы на войне особо и не сближались. Тем не менее, и ему достались всё те же подарки, а к ним ещё и охотничья двустволка с серебряной инкрустацией, про страсть бывшего сослуживца к охоте я помнил.

Последним, кого я посетил, стал штаб-лекарь Труханов. Фёдор Антонович, конечно же, со всем вниманием выслушал мой рассказ о нынешнем состоянии раненой ноги, но от осмотра по всем правилам меня это не избавило. Итоги осмотра Труханова удовлетворили, так что дальше мы беседовали за кофием. За бывшую старшую сестру в госпитале, а теперь дворянку и зачинательницу большого благотворительного проекта Фёдор Антонович от души порадовался, саму идею учреждения женской лечебницы поддержал, выразившись в том смысле, что раз есть медицина военная, отличная от обыкновенной, то и медицина женская с её специфическими особенностями должна быть, а также добавил, что Усть-Невскому такая женская лечебница тоже не помешала бы.

Я ещё раз встретился со старшим исправником Горюшиным и получил от него листок бумаги с именем и адресом человека, что перевёл деньги из Москвы в Усть-Невский на имя Ивана Ивановича Иванова. Ни имя, ни адрес ничего мне не говорили, но у меня же есть возможность навести справки, так что Дмитрия Ивановича мне оставалось лишь сердечно поблагодарить. Ещё я купил большую и цветастую персидскую шаль, каковую вручил Наташе Кошкиной в обмен на мелкого хищника, и, тепло попрощавшись с Дикушкиными, отбыл в Москву. В общем, поездка в Усть-Невский мне явно удалась.

[1]См. роман «Доброе дело»

[2] См. роман «Царская служба»

[3] Народный обычай — хранить памятные вещи рядом с иконами

[4] Водка крепостью 25 градусов, распространённый в простонародье алкогольный напиток

Глава 13

Дела домашние и не только

— Калмыков Прокофий Данилович, — прочитал вслух Шаболдин на листке, что я ему подал. — Доходный дом Нифонтова, нумер третий по Лубянскому проезду, квартира десятая.

— Именно так, Борис Григорьевич, — подтвердил я. — Мне бы про этого человечка узнать всё, что можно, и хотя бы половину того, чего нельзя.

— Позволите спросить, зачем? — моей шутке пристав, конечно, весело посмеялся, но тут же и вернулся к серьёзному настрою.

— Он дал «Иван Иванычу» деньги на глушитель охранных артефактов, — объяснил я.

— Раскопали, — точно опознать чувство, с каковым Шаболдин принял новость, я не сумел.

— Раскопал, — признал я со сдержанной гордостью.

Мы с приставом сидели у меня в кабинете с красным вином, пригласил я Бориса Григорьевича к себе после службы. Ну а что, не в управе же у него об этом говорить?

— Стало быть, не смирились, Алексей Филиппович? — кажется, приставу такой поворот всё-таки понравился.

— Не смирился, Борис Григорьевич, не смирился, — я согласно кивнул.

— Разузнаю, — с хищной усмешкой Шаболдин спрятал листок в карман. — Обязательно всё разузнаю, даже не сомневайтесь, Алексей Филиппович. И что можно разузнаю, и что нельзя, — он ещё раз усмехнулся. — Жаль, служебным порядком я тут не могу ничего сделать…

Что ж, всё ожидаемо. Для Шаболдина моя просьба стала возможностью