Многорукие щупальца проворно собирали тысячелетний сор. Они подкидывали свою добычу высоко в воздух и отправляли ее далеко в море. А везде, где обнаруживались следы серой или зеленой краски, щупальца тщательно соскребали их и распыляли новые разноцветные пигменты.

Исполинские корневища с их отростками не пропускали ни одной улицы, пробирались в каждую башню, жилище, парк и на каждую площадь, уничтожая, обдирая, строя, вычищая, восстанавливая. Рогол Домедонфорс овладел Ампридатвиром и пронизал его, как древесные корни пронизывают почву. За время, в течение которого человек едва ли успел бы несколько раз вздохнуть, на месте развалин вырос новый, возрожденный Ампридатвир — блестящий, сияющий город, гордый, бесстрашный, бросающий вызов красному солнцу.

Юлан Дхор с Элаи наблюдали за преображением в полубессознательном, недоуменном оцепенении. Неужели все это происходит наяву, неужели есть живое существо, которому под силу стереть город с лица Земли и воздвигнуть его заново в мгновение ока? Щупальца из черной студенистой массы перебрались через горы и проникли в пещеры, где объевшиеся и сонные гаунсы мирно отсыпались после ночных бесчинств. Отростки оплели их, вытащили на свет и принялись трясти над головами сбившихся в кучку ампридатвирцев — сотня гаунсов на сотне щупальцев, кошмарные плоды на невиданном дереве.

— Смотрите! — пророкотал голос хвастливо и яростно. — Вот те, кто наводил на вас страх! Смотрите, как Рогол Домедонфорс расправляется с ними!

Щупальца размахнулись, и сотня гаунсов полетела высоко над Ампридатвиром — неуклюже распластанные, кувыркающиеся фигуры плюхнулись далеко в море.

— Это существо сошло с ума, — прошептал Юлан Дхор на ухо Элаи. — Его рассудок помутился от долгого сна.

— Узрите же новый Ампридатвир! — властно гремел голос. — Взгляните на него в первый и в последний раз. Ибо сейчас вы умрете! Вы оказались недостойны вашей истории — недостойны поклоняться новому богу, Роголу Домедонфорсу. Рядом со мной стоят двое, которым предстоит стать основателями нового народа…

Юлан Дхор вздрогнул. Что? Ему придется жить в Ампридатвире под пятой обезумевшего сверхсущества? Нет уж, увольте. К тому же он может никогда больше не оказаться в столь манящей близости от его мозга. Одним движением он выхватил меч и метнул его в прозрачный студенистый цилиндр. Ужасный звук, какого доселе еще не слыхивала Земля, сотряс воздух. Мужчин и женщин, столпившихся на площади, охватило безумие.

Пронизывавшие город щупальца Рогола Домедонфорса забились в отчаянной агонии, точно лапы раненого насекомого. Величественные башни начали рушиться, и ампридатвирцы с криками кинулись врассыпную.

Юлан Дхор с Элаи бросились к террасе, на которой оставили летучий корабль. Позади послышался хриплый шепот — сорванный голос.

— Я… еще… жив… пока! Если все остальное, если все мои мечты разбиты… я убью вас обоих…

Они забрались в летучую повозку. Юлан Дхор поднял ее в воздух. Чудовищным усилием щупальце прекратило бешено колотиться и дернулось им наперехват. Юлан Дхор увернулся, метнулся прочь. Щупальце рванулось наперерез. Юлан Дхор всем телом налег на рычаг скорости, и за бортом корабля запел и засвистел ветер. Прямо за ними тянулась дрожащая черная рука умирающего бога, силящаяся ухватить спасающуюся бегством мошку, которая так сильно его ужалила.

— Ну, еще немножечко! Немножечко! — молил Юлан Дхор летучую повозку.

— Поднимайся выше, — прошептала девушка. — Выше… скорее…

Юлан Дхор задрал нос корабля, машина стала набирать высоту, рука было последовала за ними — исполинская конечность, упорно стремящаяся в небо, черная радуга, берущая начало в далеком Ампридатвире. Но неожиданно Рогол Домедонфорс испустил дух. Рука обратилась в облачко дыма и медленно развеялась над морем. Юлан Дхор гнал свой корабль на всей скорости, пока остров не исчез за горизонтом. Тогда он замедлил полет, вздохнул, успокоился. Элаи внезапно бросилась ему на грудь и истерически разрыдалась.

— Тихо, девочка, тихо, — приговаривал Юлан Дхор, нежно ероша ее чудные волосы. — Мы в безопасности и никогда больше не вернемся в этот треклятый город.

Вскоре она утихла.

— Куда мы теперь?

Юлан Дхор обвел их корабль полным сомнения взглядом, что-то прикидывая.

— Кандиву придется обойтись без магии. Впрочем, у меня найдется что ему порассказать. Летучую повозку он определенно пожелает забрать себе. Но я что-нибудь придумаю, придумаю…

— Почему мы не можем просто лететь на восток, все дальше, дальше и дальше, пока не прилетим туда, где восходит солнце, и там, возможно, отыщем тихий луг, на котором растут плодовые деревья…

Юлан Дхор устремил взгляд на юг и подумал о Каиине с его тихими ночами и днями цвета вина, о просторном дворце, служившем ему жилищем, о ложе, с которого открывался вид на бухту Санреале, о древней оливковой роще и буйстве карнавалов.

— Элаи, тебе понравится Каиин, — прошептал он девушке.

Гайал из Сферры уродился не таким, как все, и потому с самого юного возраста превратился для родителя в источник беспрестанного раздражения. Словно с рождения на него навели порчу или судьба сыграла с ним злую шутку, так что любое происшествие, даже самое незначительное, давало пищу для размышлений и изумляло его. Едва достигнув возраста четырех сезонов, малыш принялся донимать окружающих вопросами, подобными следующим:

«А отчего у квадратов больше сторон, чем у треугольников?»

«А как мы будем видеть, когда погаснет солнце?»

«А растут ли под океаном цветы?»

«А когда по ночам идет дождь, шипят ли звезды?»

На каковые выведенный из терпения родитель ответствовал так:

«Так предписывает «Прагматика» — квадраты и треугольники должны подчиняться правилу».

«Нам придется передвигаться на ощупь».

«Сие ведомо одному лишь Хранителю».

«Ни в коем случае, поскольку звезды расположены выше дождя, даже выше самых высоких облаков, и плавают в разреженном воздухе, где дождь не может зародиться».

К тому времени, когда Гайял вступил в пору юности, ненасытная бездна внутри его не затянулась и не смягчилась, а, напротив, стала более жадной. И потому он спрашивал:

«Отчего люди умирают?»

«Куда исчезает красота?»

«Давно ли на Земле появились люди?»

«Что скрывается за небесами?»

На что родитель, с трудом удерживаясь от резкости, ответствовал:

«Смерть суть следствие жизни, а человеческая душа — все равно что воздух в пузыре. Проткни этот пузырь, и жизнь утечет, безвозвратно и неотвратимо, как цвет в ускользающем сновидении».