Я только и мог что глазами хлопать.

Это я сейчас родился?! Я, который стоял в больничном коридоре через шестнадцать лет после того, что происходило в родильном отделении?!

Да… Это была, конечно, чистейшая фантастика! Только я не видел ни одного фантастического фильма, герой которого умудрился бы увидеть собственное появление на свет!

Хотя, если честно, я ничего не видел – только слышал, а хотелось увидеть! Поэтому я слегка подтолкнул Милу, которая стояла перед мной. Она осторожно открыла дверь в палату, бесшумно вошла… и в эту минуту по комнате разлился черно-зеленый свет.

Древолаз здесь!

В первую минуту я реально хотел чесануть прочь со всех ног, но вовремя сообразил, что мне теперешнему никто из прошлого не страшен: через пропасть в шестнадцать лет длиной, шириной и глубиной дотянуться не сможет даже Древолаз. И все равно меня трясло, ноги подкашивались – страшно было так, что пришлось вцепиться в дверную ручку, чтобы не упасть.

Древолаз склонился над голеньким младенцем, который лежал на столе.

Над Лехой…

Ему было страшно, ему было холодно, но Галя, которая должна была о нем позаботиться, теперь сидела на полу, забившись в угол и с ужасом глядя на Древолаза.

Малыш скривил мордашку и заорал еще громче. Древолаз со смехом схватил его на руки и несколько раз весело подбросил. Глаза младенца закрылись, он перестал плакать, голова его повисла и моталась на слабенькой шейке…

– Лешенька! – в один голос закричали Маша и бабуля.

Древолаз убил моего брата?! Убил Леху?!

– Не волнуйтесь, – хохоча, воскликнул Древолаз. – Я его не обижу!

Он вытянул руку… нет, это была уже не рука, а длинный древесный корень! Этот корень воткнулся в окровавленный пупок малыша; Леха шевельнулся, поднял голову – и вдруг тоже захохотал! Он хохотал басовито, жутко ухая, захлебываясь воздухом, словно пил его, словно жрал! И постепенно тело его покрывалось слоем коры, кора нарастала и на голове…

Вдруг он повернул голову к приоткрытой двери, и я выскочил в коридор – не совладал со страхом.

Не мог Леха меня увидеть, не мог, это точно, и все же я предпочел не появляться перед его закрытыми глазами.

Плавали, знаем!

Внезапно мучительные стоны и хриплые крики раздались вокруг. Из некоторых палат с трудом выходили, держась за стенки, или выползали люди. Они хватались за сердце, падали и после нескольких содроганий оставались недвижимы.

Я кинулся обратно в родильное отделение и увидел, как безжизненно распростерлась на полу Галя.

Агния Алексеевна стояла, закрыв лицо руками. Плечи ее тряслись.

Бабуля медленно сползала по стене, схватившись за сердце. Моя мама дышала часто, с усилием, лицо ее посинело, глаза запали, но она продолжала прикрывать собой ребенка – другого ребенка. Своего второго сына…

Да, это был я, и я вспомнил эту ночь! Наверное, такого не могло быть, но теперь я видел происходящее своими глазами, а не чужими, не глазами Милы. А она неподвижно лежала на полу, глядя куда-то в сторону.

– Меня зовут Мила, Мила, – донесся слабый шепоток. Тело ее выгнулось, дернулось – и застыло. Глаза закрылись.

Вот как она умерла, значит…

Древолаз, заботливо придерживая Леху, повернул его так, чтобы он мог увидеть лежащую на окровавленной кровати Машу и другого младенца.

Меня.

– Прикончить и его? – спросил Древолаз заботливо. – Иначе тебе будет скучно одному.

Мой деревянный брат умолк, но почти сразу громко хохотнул.

Это что, означало «да»?!

Агния Алексеевна кинулась вперед и загородила собой Машу и меня.

– За что ты мучаешь нас? – выкрикнула она. – Ты забрал моего отца, мужа и сына, забрал моего внука, этого невинного младенца, забрал множество других людей… За что?! Ты, безумная тварь, когда ты насытишься?

– Безумная тварь? – захохотал Древолаз. – Ты забыла, кем был создатель «грюнес юбель»? Основой того вещества, которое содержалось в заветной ампуле, стали частицы крови Вотана Панкраца Баума. А он обладал изощренным, великим разумом. Это некая часть его говорит с тобой моим голосом. И от каждого из тех людей, которые погибли вместе с Маркусом Бушем, от разума каждого человека, которого я уничтожал позднее, я что-то получал. Эти трофеи делали меня умнее, сильнее, хитрее… Но я жажду все больше и больше силы и знаний. В этом нет моей вины. Это стремление разбогатеть за счет убитых мною людей было заложено изначально. Я просто следую замыслу своего создателя. Я убил всех, кого ты любила: остались двое, но и они сейчас умрут. Ты думала, твои мучения достигли вершины, когда я убил твоего внука? Нет, все еще впереди!

– За что, за что?! – зарыдала Агния Алексеевна.

– Вы все приговорены с тех пор, как твой отец уничтожил «носильщика», в теле которого зрело «грюнес юбель». Маркус Буш должен был добраться до большого города или хотя бы попасть в большой лагерь для пленных. А в сорок третьем году «грюнес юбель» еще не достигло той степени зрелости, которая сделала бы его непобедимым. Еще полгода – и эта сила сама вырвалась бы на свободу и смогла проникать в тела людей, подчинять их себе, размножаться внутри них, создавая тысячи, десятки, сотни тысяч новых послушных «носильщиков», из тел которых прорастут новые ростки «грюнес юбель»… Так задумал Вотан Панкрац Баум, а твой отец помешал осуществлению этого великого замысла!

– Ты ничего не знаешь! – простонала Агния Алексеевна. Ее лицо было уже не серым – оно постепенно чернело, и я понял, что Древолаз вытягивает из нее последние жизненные силы. Скоро она превратится в собственную тень, и долгие, бесконечно долгие шестнадцать лет будет видеть трон Древолаза, сделанный из костей ее внука, видеть то деревянное чудище, в которого превратился ее правнук. И вспоминать, как мы с Машей медленно умирали у нее на глазах…

Я знал, что мы не умрем, но до чего же мучительно было видеть содрогания новорожденного, который хватал ротиком воздух – и не мог поймать ни глоточка, потому что все выпил и сожрал его брат, мучительно было видеть, как задыхается мама, потому что воздух сожрал и выпил ее сын…

Невыносимо, невыносимо!

Все плыло у меня перед глазами. Это лились слезы, я не мог их сдержать, да и не старался. И вдруг понял: а ведь Леха ни в чем не виноват! Он тоже жертва Древа зла, жертва Древолаза, как мы все. Разве его вина, что он родился на несколько минут раньше меня? Ведь я мог появиться первым, и тогда мое тело и моя голова покрывались бы корой, тогда бы я