зверем одновременно прыгнули друг на друга. Моя сила и скорость многократно возросли, я не был больше слабым ребенком. Пес доставал меня своими лапами, а я калечил его отросшими когтями. Было темно, но в облике зомби я прекрасно всё различал. Возжелал добраться до теплой крови существа и съесть его тупые мозги. Зверь калечил меня, и я полностью растворился в сознании мертвяка.

Хотел только убить это чудовище, уничтожить его, разорвать на мелкие клочки. Не знаю, кто победил бы в итоге, но, как всегда помогли друзья. Генка, справившись со страхом, бил топором, прибежавшая Барышня посылала стрелы в тушу зверя, Илья с Васькой раздобыли какие-то деревяшки и колотили Демона. Моя злоба была направлена на собаку, но сильно отвлекали более желанные тушки моих друзей, особенно их сладенькие тепленькие мозги.

В какой-то момент я понял, что пес мертв и ничто наконец не мешает мне закусить мелкими человечишками. Алчно оглядев их, двинулся было вперед, но смутная неправильность происходящего заставила меня остановиться. Что-то было не так. Я оглядел комнату, почувствовав страх, настороженность, надежду, направленные на меня. Вспомнил какую-то мелкую девчушку, к которой нужно вернуться.

Из собравшихся в комнате откровенный страх исходил только от одного объекта, самого большого. Взглянул на него, державшего палку, отчего он попятился и свалился, зацепившись ногой за какой-то мусор. Мне стало смешно, и я засмеялся-захрипел, внезапно понимая, что этот увалень — Шамон. Остальные были моими друзьями, которых я также вдруг узнал. Посреди комнаты валялись кровавые ошметки Демона. Смотреть на них было противно, и особенно — осознавать, что это моих рук дело.

— Нужно срочно уходить! — воскликнул Васька Старик, когда стало понятно, что я пришел в себя.

— Бежим уже отсюда! — вторил Шамон.

— Только надо выдернуть стрелу из аптекаря, — прохрипел я. Горло несильно, но саднило. Как всегда после превращений, меня охватила слабость, так что Васька с Генкой поддерживали меня под руки.

Когда мы вышли из дома, на Ломокненской улице продолжал раздаваться лай собак, а во дворе было полно людей. Наша компания — Верка с луком и колчаном стрел, мальчишки с палками и я — остолбенели на пороге чужого дома. Мы попались. Изначально было глупо пытаться вот так с наскоку, без нормального плана пытаться выкрасть дневник, уже не казавшийся, после всего произошедшего, таким уж ценным. Но умная мысля, как говорится, приходит опосля.

Меня же больше всего поразил бледный вид Казимира Юхневича, стоявшего, опершись на ворота. Из него будто ушла вся кровь, и в свете фонарей он выглядел словно оживший покойник. Стрелы не было. Накинутый на плечи полицейский китель скрывал место раны. Аптекарь смотрел на нас, переводя взгляд пустых глаз с одного на другого, и остановился на Барышне. Медленно и будто воспоминание из давно позабытого прошлого, на его лицо наползла страшная улыбка. Краем глаза я увидел, как Вера прячется за спинами Васьки и Ильи.

— Так, кто у нас тут? Вся компания знаменитых ломокненских бегунов! Кто бы сомневался, — такими словами поприветствовал нас полицейский пристав Яков Клоков.

Мужчина был в рубашке, несмотря на холод и дождь. Видимо, именно его китель был сейчас на аптекаре. Глава городской полиции неприязненно осматривал нас, также остановившись на Вере, которая прятала за спиной лук и стрелы.

— Здравствуйте! Мы… — хотел было начать Генка, но был перебит.

— Ворвались в чужой дом, напали на хозяина, ранили его, стащили что-нибудь, судя по тому, что я не вижу пса, вы его убили. Всё перечислил? — грозно произнес полицейский.

— Мы не вор… — хотел сказать я, но удар локтем в бок от Заморыша прервал меня, и я с удивлением уставился на него.

— Мы хотели вернуть украденный Ванин дневник, но господин аптекарь не желал возвращать его, — сказал Васька.

Конечно, эти слова ни на что не повлияли. Мы были кругом неправы, и сознавали это. Было стыдно, особенно когда на Ломокненскую улицу привели родителей всех детей, когда все увидели разгром, учиненный в доме, когда нескольких человек вывернуло наизнанку от вида растерзанного Дружка. Я хотел провалиться сквозь землю, когда из портфеля Заморыша достали несколько книг и рукописей, которые он, оказывается, успел прихватить во время обхода дома.

Яков Клоков допрашивал нас, сидя на кухне, а мы с родителями стояли, не зная, куда деться от сжигающего стыда. Впрочем, не только стыд и страх наказания давил меня. Полицейский ничего не спрашивал о том, как мы ранили Юхневича — его будто это не интересовало. Наши слова о том, что аптекарь спустил на нас пса, желая убить, пристав просто обозвал наглой ложью — «все в городе знают добрый нрав Казимира Казимировича и его помощь бедным больным в отпуске бесплатных лекарств».

Также и слова про дневник не были восприняты всерьез. Впрочем, тут Яков Герасимович вполне резонно заметил: «почему же вы сразу, как получили портфель и обнаружили пропажу дневника, не вернулись за ним?» Ответить на это было особо нечего. Не пересказывать же наши рассуждения о том, что мы сразу записали Юхневича в законченного негодяя и решили, что дневник он не отдаст.

Мне было стыдно, что я подвел своих приемных родителей, а все мысли о странном поведении полицейского пока что топтались где-то в полуоформившемся виде, как смутные сомнения. Васька, судя по его виду, готов был понести любое наказание, но не сомневался в своей правоте. У Заморыша было упрямое выражение на лице, говорившее: «я всё равно докопаюсь до истины». Один Илья Шамонкин то и дело смахивал кулаком слезы. Вера, бледная и растерянная, казалось, была не здесь.

Домой мы вернулись уже под утро. Ругали нас не сильно, но было очевидно, что это до поры, до времени. Так и оказалось. В ближайшую неделю жизнь наша превратилась в некую версию жизни Ормара из моих снов, но только в ухудшенную версию. Если мой сонный друг и был занят двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, но он хотя бы знал, для чего всё это. Нас же с Заморышем заняли всем тем, отчего хотелось лезть на стенку: бесконечные и бесполезные занятия по дому и огороду, пекарне и хлебной торговле.

Надо ли говорить, что что-то подобное проходили все неустрашимые участники славного и знаменитого Ордена Змей. Мы могли пересечься друг с другом буквально на несколько минут только после учебы, и то не все. Шамон почему-то сторонился нас, только раз за всё время мы смоги выцепить его, придя к самой семинарии. Что-либо обсуждать с нами он не захотел, сказав, что ему срочно надо домой. Ваську вообще не видели, похоже, теперь пропадает целыми днями в кузнице.