В грезах сладких исчезает.

Было так приятно в коричневато-золотистой комнате. В углах гнездились смутные тени, теплый свет лампы падал на руки и лица сидящих.

Трикс сняла со стены лютню и протянула ее Элизабет.

- Спой, пожалуйста. Ведь завтра меня уже здесь не будет - попросила она.

Элизабет взяла лютню и запела своим серебристым голосом:

Завтра в путь отправлюсь я,

Время распрощаться -

Драгоценная моя,

Грустно расставаться.

Я люблю тебя, и мне

Оттого грустней вдвойне,

Утаю кручину

И тебя покину[10].

В комнате воцарилась тишина. Трикс неотрывно смотрела на Элизабет. Тонкая червонная линия очерчивала филь певицы, а волосы отливали старым золотом, она, слегка наклонясь вперед, пела:

Счастье нас с тобой свело,

Разлучило горе.

Ах, как это тяжело,

Ты узнаешь вскоре.

Разлучаются сердца,

И печали нет конца

Для сердец влюбленных,

Вдруг разъединенных[11]. 

У Трикс из глаз закапали крупные слезы. 

Не грусти и слез не лей,

Друга вспоминая,

Навсегда в душе моей

Сберегу тебя я.

Слышишь песню - это твой

Вестник вьется над тобой.

Прилетел с рассветом

Он к тебе с приветом[12]. 

Все были растроганы.

- Давайте прощаться, - хрипло сказал Фрид.

- Пусть Трикс еще немного побудет со мной, - возразил Фриц.

Элизабет поцеловала Трикс:

- Завтра утром я приду на вокзал.

Потом Трикс и Фриц остались одни.

Фриц молча погасил лампу и зажег свечи перед портретом Лу. Потом взял три бокала, наполнил их, поставил один среди цветов перед портретом, второй - перед Трикс, а третий взял себе. Девушка подняла на него заплаканные глаза.

- Теперь ты отправляешься в новую для тебя страну, Трикс. В такие минуты надежду всегда сопровождает страх. Если у тебя будет тяжко на душе, пусть воспоминание о нашем Приюте Грез утешит тебя и подарит прекрасный букет цветов. Ни в чем больше не раскаивайся. Теперь у тебя впереди свой путь. Иди по нему смело. Не робей и не мучай себя бесплодным раскаянием. Раскаяние только мешает. Оно подтачивает душу. Смотри на прекрасный свет впереди и не оглядывайся назад. Эти свечи, горящие перед портретом Лу, - символ твоего прощания с Приютом Грез. Унеси ее портрет в своем сердце. Эта женщина умела любить. И любила очень сильно. Пусть она будет твоим светочем… Ты должна научиться этому- дарить любовь… В любви заключается загадка женщины и ее разгадка… Ее первооснова и ее родина. Прощай, Трикс.

И Фриц поцеловал ее в лоб.

Она разрыдалась. Но вдруг утихла и выдохнула, запинаясь на каждом слове:

- Дядя Фриц… В мою погибшую жизнь вновь вошел свет… Но прежде чем я пойду по пути безмолвия, мне хочется попрощаться с этой жизнью здесь, оставив что-то хорошее. Дядя Фриц, прими единственный дар, которым обладает девушка с улицы: разреши мне на эту ночь остаться у тебя.

Она прижалась к нему и спрятала голову у него на груди.

Фриц был потрясен. Значит, она решила, что ей придется обречь себя на самоотречение, и вздумала попрощаться со всем, что было в ее жизни.

- Дитя мое, - мягко промолвил он, - тебя ожидает вовсе не тишина самоотречения, а мир глубокого душевного счастья. Тебе надо не прощаться с жизнью, а заново ее начинать! Высохшие источники в твоей душе вновь радостно зажурчат, и затерявшиеся родники пробьются на поверхность! Любовь и доброта! Ты спокойно соберешь все это в широкую реку, а река вольется в далекое море. Ты еще сделаешь кого-то очень счастливым, ибо в тебе таится множество сокровищ.

- Я… сделаю кого-то… какого-то человека… счастливым?

- Да, дитя мое, и ты сама будешь очень счастлива.

- Неужели… неужели это правда?

- Да!

- О, дядя Фриц… Теперь серая завеса исчезла… Я вновь вижу прекрасную страну… Вот теперь я могу уйти… Ах, если бы ты шел рядом! Можно я буду тебе писать?

- В любое время, и я тотчас буду отвечать. Если я тебе понадоблюсь, приезжай или напиши - и я приеду.

- До свидания… До нашего свидания, дорогой дядя Фриц!

Она протянула ему губы для поцелуя.

- Прощай, Трикс.

Она постояла в дверях и еще раз оглядела мансарду - тихую коричневатую комнату, Окно Сказок, уголок Бетховена с красивым портретом и мерцающими свечами, голову Христа работы Фрица, мягко освещенную свечным пламенем, - тут слезы вновь потоком хлынули из ее глаз, и Трикс, рыдая, выбежала за дверь.

Наступила зима. Зажглись первые дуговые лампы, знаменуя начало театрального сезона в Лейпциге. Ланна Райнер находилась на вершине своего триумфа, и ее засыпали приглашениями. Директор Музыкального театра в Мюнхене сдержал свое обещание и подобрал издателя не только для «Фантазии в красновато-серебряных тонах» Эрнста Винтера, но и для сборника его песен. Ланна повсюду выступала с песнями Эрнста, так что они вскоре приобрели широкую известность, и ноты быстро раскупались. Вместе с Эрнстом она дала несколько концертов, которые принесли кучу денег. Так что Винтера почти всегда видели рядом с Ланной и приглашали обоих. Правда, в интимные отношения между Ланной и молодым композитором мало кто верил, поскольку певица слыла особой привередливой и разборчивой. Чаще всего предполагалось просто сходство музыкальных вкусов.

У директора Музыкального театра был большой званый вечер. Некоторые гости уже прибыли и оживленно беседовали друг с другом. Два господина стояли немного поодаль.

- Скажите, пожалуйста, доктор, - обратился к собеседнику более низкий и толстенький из двоих, - я только что услышал, что красавица Ланна тоже приедет сюда.

Тощее выразительное лицо второго господина нервически дернулось.

- Значит, и ее прихвостень будет тут как тут.

- Вы имеете в виду молодого композитора? Говорят, он очень талантлив.

- У кого хватает таланта на Райнер, может быть доволен судьбой.

- Вы все шутите, доктор. Она могла бы выбрать себе кого-нибудь другого.

- Вот именно, раз у нее уже есть этот.

- Вы разжигаете мое любопытство.

- А вы что - совсем не разбираетесь в женщинах? Тогда слушайте. Райнер - красивейшая баба. Согласны?