– Мне так спокойней, – отозвалась Вера.

– А мне нет. И мать переживает. Пора смириться с тем, что случилось.

– Ты смирился?

– Нет. И не смирюсь. Но я с этим как-то молча справляюсь, Вера.

– А я что, кричу на каждом углу?

– Не кричишь. Но твои постоянные походы на кладбище… В этом есть что-то очень неправильное, откровенно демонстративное, словно ты говоришь всем – хотели этого, вот и получайте.

– Но они же именно этого хотели. Чтобы я ходила по всему кладбищу и поминала предков. Каждого. И гадала, в чьей могиле похоронена Ниночка.

– Вера, беда ведь не в том, с кем и как похоронили нашу дочь, а в том, что она умерла. Неужели ты этого не понимаешь?

– Понимаю. Но…

– Подожди! Хорошо, представь, что у Ниночки есть отдельная могилка. С надгробным камнем. Это тебя как-то бы утешило? Или, может, оправдало бы ее смерть?

Вера сердито выдернула ладонь из руки мужа:

– Не смей держать меня за дуру!

– Я и не держу. Я задаю тебе простой вопрос.

– Нет у меня ответа на твой вопрос!

Петрос хмыкнул, протянул жене руку:

– Пошли.

Остальной отрезок пути они проделали в молчании. Когда добрались до края тропинки, Вера вздохнула с облегчением – самая трудная часть дороги осталась позади.

– Я понимаю, что ты хочешь до меня донести, – нарушила молчание она. – И где-то с тобой согласна. В психологии это называется вымещением. Когда человек, чтобы защитить свою психику, бессознательно переносит то, что его беспокоит, с одного объекта на другой. Но согласись и ты со мной, Петрос, что это очень глупо и ошибочно – слепо следовать обычаям. Мы ведь не в первобытные времена живем.

– Не в первобытные. Поэтому, когда я умру, тебя со мной в могилу не положат. Вот, будь я фараоном, тогда другое дело.

Вера невольно улыбнулась. Петрос обнял ее за плечи, прижал к себе.

– Вера, нельзя бесконечно бегать по одному кругу. Ты изводишь себя, не спишь ночами, плачешь. Пожалей хотя бы дочку. Она ведь тоже переживает. Спит с игрушками, боится темноты.

– У нас в детстве тоже были страхи.

– Одно дело детские страхи, и совсем другое – взрослые страхи, которые мы навязываем им. Она хоть и маленькая, но все чувствует, все понимает. Ты думаешь, зачем она выкинула твою косу в реку?

Вера прижала ладонь к горлу, туда, где, высоко подскочив, бешено заколотилось сердце.

– Вчера она выспрашивала у Тамар, почему ты так часто ходишь на кладбище. У тебя выяснять не стала, побоялась расстраивать, – продолжал Петрос.

– Зачем нужно было рассказывать ей о Ниночке? Если бы она не знала, не стала бы переживать.

– А почему нет? Вера, дети – маленькие взрослые, они не терпят снисходительного к себе отношения. Ты учительница, знаешь это лучше моего. Почему мы должны им недоговаривать? Она спросила – я ответил. Она имеет право знать, что у нее была старшая сестра.

– Какое-то странное у вас отношение к детям, вы их совсем не щадите. Здесь каждый, каждый ребенок с рождения знает не только о своих ушедших родственниках, но даже о резне знает. Разве это правильно?

– Ты предпочла бы, чтобы твоя дочь выросла манкуртом?

– Нет. Но зачем говорить детям то, к чему они не готовы?

– Затем, Вера, что, если ребенок спрашивает, значит, он готов к ответу. Иначе он спрашивать не будет.

Дорога, резко вильнув, повернула к их дому. На крыльце, прижав к груди игрушечного зайца, стояла Девочка. При виде родителей она сделала шаг вперед, но спускаться по лестнице не стала. Вера взлетела вверх по ступенькам, прижала ее к себе.

– Испугалась грозы?

Девочка обвила шею матери руками, прижалась щекой к ее щеке:

– Не-а, не испугалась. Сначала я спала, потом проснулась, потом слушала грозу. Потом я искала вас. А потом просто ждала.

1

У Таты две младшие сестры – Шушик и Кнарик. Девочка называет их бабушками и любит одинаково сильно. У Таты два младших брата – Сергей и Жорик. Они давно переехали в другой город, и Девочка видится с ними раз в год, на Пасху. В этот день Меликяны собираются в своем родительском доме, там, где живет нани Тамар. Нани накрывает традиционный пасхальный стол – с крашеными яйцами, обязательной отварной рыбой, зеленью, сырами, красным вином, несладкой выпечкой. Они сидят допоздна, говорят о чем-то своем, вспоминают. Сморенная их долгим разговором, Девочка засыпает, положив голову на колени нани. Та сдергивает косынку, накрывает правнучку – шелковая бахрома забивается за ворот, щекочет подбородок и шею.

Бабушки и дедушки называют Тамар по имени. Девочка как-то поинтересовалась у Таты, почему она не зовет нани мамой. Они сидели за круглым кухонным столом – Тата, Вера и Девочка, полдничали. Тата разреза́ла яблоко на мелкие дольки и выстраивала шеренгой на тарелке. Это у них игра была такая – фруктовые дольки назывались витаминными войсками, которые нужно было немилосердно уничтожать.

– Ты их съедаешь и становишься сильнее. Чем больше в тебе витаминов, тем меньше ты болеешь, – объясняла Тата.

Вопрос Девочки ее не удивил. Она помолчала, приноравливаясь к словам, которые хотела произнести, но Вера поймала ее взгляд, сделала умоляющее лицо, едва заметно помотала головой – нет! – Тата коротко кивнула, улыбнулась:

– Мне просто очень нравится ее имя. Вот я и зову ее Тамар.

– А можно я тоже буду звать тебя по имени? Просто Татой? – Девочка отправила в рот очередную яблочную дольку, расплылась в смешной гримасе – нёбо мгновенно защипало от кисло-сладкого фруктового сока.

– Конечно, можно.

– Ура! Спасибо, Таточка. Мам, ты слышала? Я могу называть Тату по имени!

– Слышала, – дождавшись, когда дочь обернется, Вера беззвучно, одними губами, сказала свекрови: – Спасибо.

Тата еще раз кивнула. Придвинула к себе вазу с фруктами, придирчиво выбрала грушу.

– Теперь будут грушевые войска. Грушевые, а потом еще черешневые.

– А конфетные войска тоже будут? – хитро прищурилась Девочка.

– А по попе получить? – рассмеялась Тата.

– Ну хотя бы один маленький конфетный солдатик! – заканючила Девочка.

– Ладно, так и быть. Когда справишься со всеми витаминными войсками, дам тебе ириску.

– Спасибо, Таточка.

На том и порешили.

Бабушка Кнарик живет на другом конце Берда. К ней, если пешком, очень долго идти. «Раз-два-три-четыре-пять, – считает про себя Девочка, – пять дорог и один широкий мост!»

А бабушка Шушик живет совсем рядом, через двор. Девочка любит разглядывать крышу ее дома из окна своей комнаты, сквозь ветви ореховых деревьев, растущих в северном крыле сада. В снег крыша напоминает макушку мятного пряника, откусил – и замер, привыкая к сладкому вкусу сахарной глазури. В дождливую же погоду она мгновенно меркнет, приобретая густой мышиный оттенок. И светлеет после, неровно поблескивая матовыми боками там, где обсох шифер, и упрямо темнеясь в тех местах, где до влаги еще не добрались солнечные лучи.