Первой всхлипнула Ася:

– Кажется, это господин Лиркин.

А Аля упавшим голосом добавила:

– И рядом с ним Синеоков.

– За что?! За что?! – в очередной раз прорыдал театральный обозреватель Синеоков, картинно раскинувшийся на кожаном диванчике в приемной. Лицо обозревателя покрывала причудливая смесь из грязевых подтеков и размазавшихся румян и помады, тонкий нос распух, правая скула приобретала все более багровый цвет, галстук сбился, верхние пуговицы у крахмальной рубашки отсутствовали. – Почему я стал жертвой хулиганов? Чем я им не угодил? – выкрикивал он. – Как я теперь покажусь в свет? С фингалом под глазом? И нос… О-о-о… Мне кажется, он сломан…

Напротив, на таком же диванчике, возлежал музыкальный обозреватель Лиркин, лоб его покрывало мокрое полотенце. Он уже высказал все, что думал о всевластии черносотенства в российской столице, об организованных погромах среди бела дня, и теперь он просто тихо плакал. Из-под длинных рыжих ресниц текли крупные слезы.

Сотрудники журнала «Флирт» толпились в приемной, нерешительно озираясь на погруженную в раздумья Ольгу Май.

Минут десять назад, распознав в бездыханных жертвах хулиганского нападения своих коллег, флиртовцы опрометью бросились по лестнице вниз, на улицу. Синеоков и Лиркин пострадали изрядно: оба были побиты, одежда порвана, но, к счастью, руки-ноги у них остались целы, ребра не переломаны, на голове открытых ран не обнаружилось.

Правда, госпожа Май, руководившая операцией по спасению, не исключала сотрясения мозга у потерпевших, поэтому по ее компетентным указаниям сотрудники с величайшими предосторожностями – если не сказать на руках – доставили побитых в редакцию. А поскольку подходящие диваны имелись только в приемной, где обычно по вечерам принимали посетителей, желающих поместить брачные объявления и потому требующих конфиденциальной обстановки, то Лиркина и Синеокова водворили именно туда.

– Вот если бы у нас был профессиональный союз журналистов, – толстяк Сыромясов, непривычно бледный, отер пот со лба, – как у ткачей, например, то была бы и медицинская касса страховочная.

– Да, да, – заскулил Синеоков в ответ на рассуждения дона Мигеля, – дождешься от вас… А на какие средства я отремонтирую свой нос? Вставка золотых стропилок для исправления переломов стоит дорого!

– Кривой нос придаст вам больше мужественности, – неосторожно утешил коллегу Фалалей.

– На что вы намекаете?! – взвизгнул театральный рецензент.

– Хватит! – прервала бессмысленные пререкания Ольга и повернулась к Самсону: – В этом происшествии, голубчик, есть хорошее для вас: теперь вы можете беспрепятственно выходить на улицу. И я тоже. Ваши коллеги пожертвовали собой ради нашего спасения.

– Что все это значит? – забеспокоился Синеоков. – Вы сами организовали нападение?

– Уймитесь, господин Синеоков, – вступил на защиту начальницы Треклесов. – Не порите чушь. Данила, принеси пострадавшим по рюмке. Надо вывести их из шока.

– Может, вызвать врача? – предложила Аля из-за спины Самсона, но ее рациональная мысль не встретила поддержки.

– Я принесу валериановые капли? – громче обычного вставила Ася. – У меня есть в ящике стола.

– Несите и то и другое, – велела Ольга, определенно утомленная суетой вокруг двух взрослых, слегка помятых мужчин, расслабленно валявшихся на диванах.

Плачущий Лиркин внезапно сел. Слезы на его щеках испарились. Он швырнул в Фалалея мокрое полотенце и исподлобья обвел коллег мрачным взором.

– Ну и как? Как, скажите на милость, жить в этой проклятой стране? – выкрикнул он разъяренно. – Дурак на дураке сидит и дураком погоняет. Сборище бездарей и завистников! Я ухожу из вашего гнусного журнала! Ухожу! Меня везде возьмут с радостью!

Он вскочил и принялся судорожно оправлять запонки на несвежих манжетах.

– Да кому вы нужны? – не выдержал Платонов. – И прекратите истерику!

Лиркин осатанел.

– Я? Кому нужен? Вот когда раскрывается истина… Так я и знал! Вы всегда, всегда, я чувствовал, хотели от меня избавиться! Мечтаете выжить меня из журнала! Вам завидно, что мои обозрения написаны блестящим пером, а ваши тупым и бездарным!

– Господин Лиркин, – миролюбиво прервал его Треклесов, – очень вас прошу, не надо скопом оскорблять коллег.

– А меня, меня, по-вашему, никто не оскорбляет? Мне, как какому-то половому, предлагают поднести рюмку водки! А рюмка валерьянки? Издевательство! Мне – валерьянку! Когда все, абсолютно все, кроме, может, молокососа Самсона, знают, что у меня в доме пуды лекарств! Ведра валерьянки!

Данила, вернувшийся в приемную с подносом, на котором стояли две рюмки водки, замер на безопасном отдалении.

– Ну и черт с тобой, – заявил равнодушно Мурыч. – Не пей водку, не пей валерьянку, подыхай от злости!

Он ловко схватил с подноса рюмку, опрокинул в рот ее содержимое и с вызывающим звоном шмякнул рюмку обратно.

– От вашего визга, господа, – застонал почувствовавший себя забытым Синеоков, – звенит в ушах. Дайте мне водки. Зубы болят. Может, боль утихнет… Лучше бы подумали, как я буду работать над номером в таком виде? Ведь нельзя в приличном обществе показаться!

Данила, соблюдая меры предосторожности, обогнул Лиркина и двинулся к театральному рецензенту. Следом за ним, сжавшись, чтобы выглядеть еще меньше, неслышно ступала Ася с валерьянкой в склянке.

– Вы, господин Синеоков, – распорядилась госпожа Май, – можете в ближайшую неделю заняться своим лечением. Расходы за счет редакции. Театральный материал у нас есть: напишем о «Спящей красавице», мы ее видели.

– Этот материал вместе с фотографиями займет несколько полос. Обойдемся, пожалуй, и без Скрябина, – помня о своем незавершенном переводе, торопливо заявил Платонов. – И Элоизу можно добавить.

– Значит, вы хотите, чтобы следующий номер «Флирта» вышел без меня, без Синеокова? – театральный рецензент, подкрепив свои силы рюмкой водки, возопил с новой силой.

– Я все понял! – взвизгнул в его поддержку Лиркин. – Вы все так специально и задумали! Хотели выбить нас из колеи! И я могу указать на заказчика этого подлого и гнусного погрома! – Длинный палец с криво остриженным ногтем описал дугу и замер, вытянувшись по направлению господина в пенсне. – Это вы, Иван Федорович, вы, господин Платонов! Я всегда знал, что вы состоите в черной сотне! И вот, как вы ни таились, истина открылась! Это вы натравили своих архаровцев на меня!

– А кто на Синеокова? – подзудил Фалалей.

– Не сбивайте меня с толку! – Лиркин набросился на фельетониста. – И вы не без греха! Шляетесь по полицейским, ручкаетесь с жандармами и городовыми… Не исключаю, что вы знали о замысле негодяя – и скрыли ото всех!