этой деревеньке теперь не позавидуешь. А мне действительно, лучше бы не светиться, ведь по легенде я сейчас из Архангельска в Вологду следую, и совсем по другому тракту.

Привал делаем, отъехав от подозрительной деревни километров пять и перебравшись через брод на другую сторону неширокой речки, которая прячется под кронами деревьев. Слуги привычно распрягают лошадей, отводят их на водопой, потом кормят. Пора и людям немного перекусить.

Еще один слуга достает из багажа погребец — это такой походный сундучок со всевозможными столовыми принадлежностями на шесть персон. Там есть все: серебряные тарелки, бокалы и чашки; столовые ножи, вилки и ложки. К посуде в комплект полотенца, салфетки и прочие мелочи. В большом отделении лежат даже дорожный самовар со складной трубой и чайник. Короче, погребец — это такой прародитель привычного набора для пикника, и по нынешним временам вещь крайне необходимая для путешественника. Тетушка говорит, что для каждого сословия они разные — у дворян с серебряной посудой, у мещан попроще — с медной. Есть даже специальный офицерский погребец. Не сомневаюсь, что он дополнен парой — тройкой фляжек: для вина,коньяка и водки!

В нашем лежат еще два ларца — один с туалетными принадлежностями, второй с писчими. У первого на крышке с внутренней стороны большое зеркало, чтобы смотряться когда бреешься или причесываешься. Кроме флакончиков, там есть бритва, помазок и плошка для взбивания пены, которые сразу вызвали у меня неприязнь — уж лучше с аккуратной бородкой ходить, чем ежедневно скоблить лицо опасной бритвой! Несессер с маникюрными принадлежностями заставляет вспомнить знаменитые пушкинские строки: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Правда, теперь уже не «пушкинские», а «ганнибаловские».

Пока слуги разжигают самовар, а тетушка хлопочет вокруг стола, в роли которого выступает сундук, накрытый скатертью, граф достает ларец с писчими принадлежностями и садится писать черновик донесения на имя вологодского губернатора, чтобы позже на постоялом дворе переписать его уже набело. Я скромно подсказываю ему подробности, о которых успел сообщить мне англичанин. А для наглядности схематично черчу на песке удивительный маршрут передвижения Эдвардса, показывая Александру Ивановичу всю его абсурдность. Бекетов кивает, соглашаясь с моими доводами. Потом поднимает на меня задумчивый взгляд

— Но согласись, Константин, как странно устроен наш человеческий мозг: ты на память рисуешь карту мест, где никогда не был, даже знаешь, кто такой гуркх, о котором никто здесь понятия не имеет, но почему-то совершенно перестал понимать галлийский язык, знакомый любому дворянину с детства.

— Это еще не самое странное, Александр Иванович — тяжело вздыхаю я, пытаясь создать алиби для своей полуграмотности — а знаете, как чудно я теперь пишу по-русски? Увидите — обомлеете: никаких «ять», «ижиц» и «фит», обхожусь без них. И от велеречивых словесных оборотов просто выть хочется.

Бекетов удивленно приподнимает бровь, а я вдохновенно продолжаю врать

— Вот, скажем, читал я на допросе донос Сергея — вроде бы должен негодовать и злиться на брата. А меня, верите: дикий смех разбирал! Бедняга так пресмыкался перед царем, так униженно лебезил, такие словесные перлы извергал из себя на бумагу, что я просто диву давался: это сколько же человек мучился, чтобы такое позорное словоблудие наваять? А главное — зачем? Если всем известно, что Николай — солдафон до мозга костей и ценитель коротких офицерских донесений.

— Тебя, правда, так смущают принятые на письме уважительные обороты?

— Скорее их переизбыток. Особенно в служебных документах. Видимо сказывается мое военное прошлое. Галантный век давно прошел, и нужно заканчивать с устаревшими оборотами речи — во времена наступающего технического прогресса они попросту неуместны. Нашему русскому языку не помешает очередная разумная реформа.

От дальнейшего разговора нас отвлек тетушкин взволнованный голос

— Саша, Костик, наш мальчик очнулся…!

* * *

Не смотря на все задержки в пути, до постоялого двора на окраине Вологды мы добрались засветло — сейчас у нас середина мая, так что темнеет довольно поздно. Человек Бекетова, приехавший из Архангельска, уже ждет, и он, наконец-то, привез мой заграничный паспорт. Отныне я Бекетов Константин Михайлович — потомственный дворянин из Костромской губернии, 1791 года рождения. Православный, одаренный, холост. Приметы: рост большой, волосы и брови темные, глаза карие, нос и рот умеренные. Последний пункт слегка повеселил — интересно, а как выглядят неумеренные рот и нос? И как бы их тогда описали в паспорте?

Теперь я могу свободно передвигаться по стране, хотя этот заграничный паспорт в течении ближайшего месяца нужно сдать в канцелярию костромского губернатора. Ну, а дальше мне, как дворянину, который нигде не служит, достаточно будет просто возить с собой Грамоту на дворянское достоинство и, пребыв в какой-либо город, отметиться в ближайшем полицейском участке. Остальные строгости «Положения о паспортах от 1812 года» касаются исключительно, чиновников, военных, купцов, мещан и крестьян. Для них существуют внутренние паспорта и еще какие-то другие документы в зависимости от чина и сословия.

Потом придется что-то решать с гуркхом, но это уже в Костроме, где связи у Бекетова более обширные, чем в Вологде. Как и положено, иностранный паспорт у него отобрали на таможне в Астрахани. А взамен выдали «путевой вид» для свободного перемещения по империи, пока иностранец не решит покинуть пределы России. Этот документ Эдвардс передал мне вместе с причитающимся гуркху остатком жалованья.

В документе значилось, что: «Путевой вид за исходящим № 512 выдан Главным командиром Астраханского порта и военным губернатором Астрахани генералом Пахомовым февраля 4 дня 1826 года, взамен заграничного пашпорта, выданного в Дели апреля 15 дня 1825 года за № 178, подданному царства Горкха, воину по имени Рама Джириш. Вероисповедание — индус, семейное положение — холост. Приметы: лета — 20, рост — средний, волосы и брови черные, глаза — карие, нос и рот — умеренные, подбородок — круглый, лицо — смуглое. Особых примет нет. Путевой вид дан на свободный проезд в Архангельск выше означенному Раме Джириш, прибывшему к Астраханскому порту января 29 дня, на персидском судне Джамиль». Вместо подписи предъявителя внизу стоял скромный крестик.

Да уж… «вероисповедание — индус» это явно записано со слов Эдвардса. Русскому чиновнику, что индус, что индуист, что индеец — все один хрен: басурманин. Впрочем, англичанину тоже плевать на такие тонкости. А с "пашпортом' понятно: как объяснила мне когда-то жена, просто по-французски слово произносится как паш / pase/ и порт / port/ — проход через порт.

До сих пор не понятно, что гуркх будет делать после своего выздоровления. Едва я успел сообщить ему,