По итогам этого «рабочего визита» Михаил Тверской признал себя «молодшим братом» Дмитрия Московского и в следующих формулировках поставил крест на последней попытке Твери оспорить первенство Москвы: «А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода Великого, блюсти, а не обидети. А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода Великого, под нами не искати, и до живота, и твоим детем, и твоим братаничем» [ДДГ, № 9. С. 25–26].

Последняя битва завершилась. Но понимание итогов этой битвы, равно как и всего противостояния Москвы и Твери, в XIV в. будет неполным, если не попытаться все же разобраться с тем, как эта борьба отражалась на жизни обычных людей по всей Северо-Восточной Руси. Не вызывает сомнения ужасная роль княжеских междоусобиц в жизни тверичей в 1318 г. или москвичей в 1308-м. Но для того, чтобы лучше понять «регионалистскую» московско-тверскую альтернативу Михаилов — Даниила — Юрия — Дмитриев нужно попытаться сравнить её «демографические итоги» с аналогичными итогами почти реализовавшей «интернациональной» альтернативы Андрея Городецкого и Федора то-Ярославского-то-Смоленского.

И мы увидим, что, например, на Московской земле в первой половине XIII в. число известных археологам сельских поселений уменьшилось втрое — со 129 до 43. Восстановление на этой земле происходило поначалу медленно, и во второй половине XIII в., во времена Дмитрия и Андрея Александровичей, возникло лишь 20 поселений, причем в в отличие от прежних больших сел, это были маленькие деревни, прятавшиеся в глубине лесов. В XIV в. ситуация резко изменилась — несмотря на борьбу Москвы и Твери со всеми прелестями военного времени (или благодаря ей?), было основано 185 новых поселений, и их общее число увеличилось в четыре раза (!), намного превысив количество сел и деревень, существовавших до нашествия. В отличие от XIII в., среди новых поселений были села, не уступавшие по размерам селениям домонгольских времен; в районе Углича большие слободы тянулись вдоль берега Волги на 9–10 километров [Юшко А. А. Московская земля IX–XIV вв. С. 56, 57, 126, 174]. В XIV столетии масштабный характер приобрела и «монастырская колонизация»: было основано более 200 монастырей, то есть больше, чем за всю предыдущую историю Северо-Восточной Руси [Ивина А. И. Крупные вотчины Северо-Восточной Руси конца XIV — первой половины XV в. М., 1979. С. 35]. Свидетельством крестьянского благополучия являются сравнительно редкие упоминания голодных лет:

— за полвека, с 1310 по 1360 г., такие упоминания в летописях встречаются 16 раз (и это при том, что в рассматриваемый период и Русь, и Западная Европа серьезно страдали от низких температур, из-за которых замерзало Балтийское и даже Адриатическое моря);

— тогда как в 1210–1230 г. 14 из 20 (!) лет были годами голода [см.: Борисенков Е. П., Пасецкий В. М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988. С. 273–278, 261–263].

Успешно развивались и русские города. Спасо-Преображенский храм в Твери дал старт достаточно активному процессу каменного строительства в той же Твери, Москве, Нижнем Новгороде. Между 1313 и 1337 гг. в этих городах было построено 7 каменных церквей (что намного превышает аналогичные цифры для второй половины XIII в.), столько же — в промежутке между 1338 и 1362 гг., а за 25 лет, между 1363 и 1387 гг., тверичи, москвичи и нижегородцы подняли аж 16 церквей [Miller D. Monumental building as indicator of economic trends in Northern Rus’ in the later Kievan and Mongol periods, 1138–1462. American historical review, 1989. Vol. 9, № 2. P. 373]. Таким образом, можно заключить, что на Северо-Востоке одновременно с победой московско-тверской «регионалистской» альтернативы начинается период восстановления вместе с периодом колонизации, продолжавшийся с короткими перерывами на междукняжеские войны и масштабные внешние нашествия в течение всего XIV в.

Сто лет тверской истории после похода Дмитрия Донского в 1475-м выглядят из современности временем «достойного прощания» с главной ареной исторической сцены. Да, после разорения Москвы Тохтамышем в 1382 г. Михаил Александрович сумел отменить наиболее тяжелые статьи «послеразгромного» мирного договора, добиться независимости от великого княжения владимирского, перешедшего к его московским соперникам, и даже «люди отовсюду собираше, грады Тверские утверди» [ПСРЛ. Т. 15, стлб. 176]. Да, умный и жесткий Борис Александрович, только взяв власть в Твери после буйства мора в 1427-м, попытался «отдаться» под сильную руку «господина деда, великого князя Витовта». Но далекоидущих последствий локальные успехи этих князей не имели: Тверь удерживала свою независимость, и не более. Но именно в это столетие судьбы и поступки тверских князей оказались вплетены в две настоящие, «полномасштабные» альтернативы, определившие будущее всей Северо-Восточной Европы как минимум на столетие вперед.

Первой тверской точкой бифуркации стало появление в 1447 г. в Твери слепого вологодского князя Василия, по совместительству — изгнанного двоюродными братьями великого князя Московского и всея Руси. И Борис Александрович, долгое время балансировавший в безумной московской «замятие» на грани заинтересованного нейтралитета, решил рискнуть и поддержать безусловно слабейшую на тот момент сторону этого конфликта. Расчет был, казалось, беспроигрышный: Тверь в любом случае продлевала период слабости своего наиболее опасного на тот момент «геостратегического» противника. На всякий случай тверской князь добился заключения очередного московско-тверского династического союза: «Князь же Борис Александрович рече великому князю: жени у меня сына своего Ивана; а не женишь, и яз тебя выдам опять князю Дмитрию [Шемяке, противнику Василия II Васильевича Тёмного]» [Львовская летопись. ПСРЛ. Т. 20. С. 260]. Счастливому жениху было тогда семь лет.

Кто же знал, что так быстро соберется «все войско московское к Твери к великому князю», что это войско, используя поддержку специально отмеченной летописцем тверской артиллерии, сумеет за достаточно короткий срок разгромить основные силы Шемяки — и уже к 1451 г. длившаяся два десятилетия внутримосковская междоусобица завершится. Кто же знал, что вокруг пацана-наследника сформируется команда людей, которая не только достаточно быстро доберется до великокняжеской власти, но и сумеет вложить новое содержание в оформленные еще Михаилом Ярославичем и Юрием Даниловичем принципы обустройства великого княжения, взорвав Русскую землю первой великой модернизацией. А когда масштабы последствий сделанного Борисом Александровичем выбора стали ясны, Тверь уже и не могла противостоять тем изменениям, что начиная с 1460-х разворачивались в стране под видом старательного сохранения традиции. Тверь даже поучаствовала в этих изменениях, предоставив в 1471 г. территорию и воинский контингент для стремительного наступления Москвы на Новгород Великий.

«Добрые дела» тверичей, естественно, не остались безнаказанными. И где-то в конце 1470-х Михаил Борисович Тверской, сменивший своего отца Бориса на тверском престоле в 1461 г., начал ощущать себя крайне неуютно между московскими и новгородскими владениями великого князя всея Руси. Не слишком благоприятно складывалась для Твери и международная обстановка — православные князья Великого княжества Литовского, на союз с которыми зачастую ориентировались потомки Михаила Ярославича, переживали не лучшие свои времена, да еще и жена Бориса княгиня София, обеспечивавшая Твери связи с влиятельным в Литве семейством киевских Олельковичей, умерла 7 февраля 1483 г. Пытаясь исправить эту опасную ситуацию, Михаил Борисович обратился к великому князю литовскому и королю польскому Казимиру с предложением династического брака с одной из его внучек и военного союза. Эти переговоры Михаил Борисович зачем-то сопроводил странным дипломатическим демаршем в отношении Москвы, выставив очередного «рутинного» московского посланника «из избы» и из города и отказавшись принять поклон великого князя. В результате уже в 1484 г. Твери пришлось иметь дело с московскими войсками, причем Казимир Литовский помощи (что характерно) своим новым союзникам не оказал: «Разверже мир князь великий с тверским великим князем Михаилом Борисовичем про то, что женитесь емоу оу короля и целова ему. И посла князь великий … рать порубежную. И князь великий Михаило Борисовичь Тверскый приcла владукоу и доби ему челом на всей воле его: не зватись ему братом, но молодший брат… а куда пойдет князь великий ратно и емоу же с ним идти за один» [Свод 1518 г. ПСРЛ. Т. 28. С. 317; ср. описание причин столкновения в нейтральной Псковской II летописи].