Вперед он пошел совсем медленно и бесшумно, выверяя каждый шаг. Медленно и тяжело поднималась и опускалась его грудь, изо всех сил волк пытался сдержать громкий предательский кашель. Я так же тихо кралась за ним, стараясь не стучать зубами и не бояться. В темном холодном лесу страх – такая же приманка, как огонь факела – яркая и заметная издалека. Лучше не объявлять нечисти, что ужин уже пожаловал к их столу.

Волк замер, повел носом. Осторожно раздвинул ветви боярышника, увешанные крупными ягодами, черными в темноте. Отпрянул назад.

– Что там? – одними губами спросила я, встревожено глядя на спутника. Он только чуть посторонился, словно предлагая мне самой взглянуть.

За кустами и низенькими чахлыми елками светлела поляна. Деревья вокруг нее росли хилые, с перекрученной корой и странно изогнутыми ветками, земля же, сухая, растрескавшаяся была истоптана вдоль и поперек.

Тропа прорезала поляну пополам и терялась на той стороне, в тени деревьев.

Не сговариваясь, мы шагнули назад. Лезть в это откровенно подозрительное место не хотелось.

Волк принялся сосредоточенно изучать землю под ногами, недовольно встряхивая головой.

– Плохо, – наконец сморщился он. – Другой тропы нет. Надо возвращаться.

Спорить с ним стала бы только Марья – не из глупости даже, а из принципа, не признавая правоту тех, кто хоть на год старше нее.

Теперь первой шла я. Каждый шаг давался тяжело, словно я шла против ураганного ветра, бьющего в грудь. За каждый вдох приходилось бороться, колдовская синь стала густой, как смола, и так же пыталась задержать, замуровать нас, превратить в букашек в слезинке янтаря.

Глаза слезились, и когда я проморгалась, обнаружила, что стою перед той же поляной. Боярышник покачивал ветками за моей спиной. Резко выдохнув, я попыталась развернуться, но меня не пустило. Тело переставало слушаться, ноги сами тянули меня дальше по тропе в центр поляны, и даже талисманы Яги не могли помочь – что может противопоставить страж границы силе всего леса, древнего и извечного?

Резкий рывок за шиворот такой силы, что треснула ткань, вернул меня под сень деревьев. Я обернулась, желая поблагодарить волка, но наткнулась на его злой и сосредоточенный взгляд. Чуть прищурившись, он целился в самый центр поляны, словно кого-то там видел. Облизав разом пересохшие губы, я обернулась.

Она стояла там точно такая, какой я запомнила ее в последний день. Рваные джинсы, растянутый домашний свитер, которому давно уже пора на помойку, пушистые тапочки. В распущенные волосы набился мелкий лесной мусор: листья и хвоя, веточки, паутина. Под глазами залегли глубокие синяки, словно за все это время она ни разу не сомкнула глаз.

На мгновение у меня дыхание перехватило от ужаса и радости, от опустошительного облегчения, словно стержень из меня выдернули. А потом она заговорила.

– Наконец-то, – облегченно выдохнула Марья, протягивая ко мне руки. – Ты всё-таки пришла за мной!

Ноги тянули меня к ней, пришлось вцепиться в ствол ближайшего дерева, чтобы предательское тело не вынесло меня прямо на поляну. Я совсем не испытывала радости от встречи. И дело было не только в том, что столь быстрое завершение поисков меня разочаровало, нет. Марья была неправильной. Неправильно стояла, неправильно смотрела, неправильно улыбалась. Как бы я не хотела обмануться, у меня не получалось поверить в то, что это моя сестра.

Она даже говорила неправильно – интонации и слова были слишком спокойными, почти радостными. Так могла бы говорить любимая и прилежная сестра, которая всего-то пару часов проблуждала в лесу, толком даже не успев испугаться, потому что знала – ее любят и найдут в любом случае. Так могло бы говорить единственное потерянное дитя, чьи родители, сбивая ноги, обшаривали лес, громко и отчаянно аукая.

Так могла бы говорить хищная тварь, прикидывающаяся заблудившимся ребенком.

– Сестрица, что же ты не спешишь меня обнять? – обиженно надула губки лже-Марья, не спеша опустить руки. – Или тебе не нравится, что я запачкалась? Но ведь и ты не чище!

С каждым ее словом мое тело все сильнее и сильнее тянуло вперед, словно сильным течением. Руки ослабели, пытались соскользнуть со ствола, повиснуть плетьми вдоль тела. Еще чуть-чуть и придется зубами за ветки хвататься!

За спиной тихо выругался волк и, забросив стрелу обратно в колчан, обнял меня поперек тела, даже чуть приподнял над землей, чтобы мне сложнее было вырваться.

– Как моё имя?! – голос охрип и не слушался, выкрик получился больше похожим на воронье карканье.

Лже-Марья растеряно заморгала, даже руки опустила, словно не зная, что делать.

– Сестра, ты в порядке? – сочувственно спросила она. Девушка была – само сострадание, само проявление сестринской заботы и участия. – Ты, похоже, утомилась, пока меня искала. Иди же, обними меня, и мы вместе выберемся из леса домой.

Может быть, ловушка бы и сработала, если бы меня с Марьей связывали отношения чуть теплее ледяных. Но я рычала на сестру, та огрызалась, принимая заботу как должное. Ни разу настоящая Марья не интересовалась моим самочувствием, не пыталась проявить заботу, когда я допоздна засиживалась над заказными контрольными.

Конечно же, тварь не могла этого знать.

На мгновение даже стало жаль, что эта послушная, отзывчивая девочка – не моя сестра.

– Как моё имя? – твердо повторила я, глядя в глаза лже-Марье.

И в этом была моя главная ошибка.

Тварь уже сообразила, что я её раскусила, и теперь собиралась раскусить меня. Она рванулась вперед, мгновенно теряя человечьи черты. Лицо смазалось, нос сплющился, провалился, как у трупа, глаза почернели и разъехались к вискам. Из пасти, огромной, от уха до уха, вывалился тонкий язык, похожий на крысиный хвост.

Волк отшатнулся, отшвырнул меня назад, в темноту леса. Ноги подгибались, я едва не слетела с тропы. От резкого преображения сестры замутило, но особенно жутким было то, что тварь осталась в одежде Марьи, такой трогательно-домашней.

Волк вырвал из моих рук посох и со всей силы огрел подскочившую тварь по голове. На него она не обратила внимания, казалось, ее целью являюсь только я. Хищница рвалась ко мне, но волк успевал отпихивать ее острым концом посоха, от которого тварь отшатывалась с резкими взвизгами, словно дерево причиняло ей нестерпимую боль. Чтобы задержать ее, волк перевернул колчан и швырнул ей под ноги стрелы. Тварь утробно взвыла, но не ушла, хоть и стала медлительней и осторожней.

– Стрела! Кинь мне стрелу! – озаренная глупой идеей крикнула я волку, отшатываясь от очередной атаки. Он глухо рыкнул, но все же ухитрился заехать твари в солнечное сплетение, выиграв пару секунд на то, чтобы бросить мне стрелу, неудачно схватив ее за наконечник и поранившись.

Но этих секунд не хватило. Тварь с непонятно откуда взявшейся прытью рванула ко мне, и в этот раз волк не успел ее отбросить, а я – уклониться. Тварь сбила меня на землю, клацнула по-щучьему игольчатыми зубами у горла. Стрела осталась лежать на земле, я дотягивалась до ее оперения только кончиками пальцев.