После мы, как обычно, устроили для всех водяной фейерверк. Водяные струи выстреливали вверх под музыку, закручивались спиралями, рассыпались брызгами, которые оборачивались цветами и звездами.

Я невольно гордилась своим куратором: только благодаря его магической силе фейерверк в этом году получился неподражаемым. Озерная вода рисовала в воздухе целые сцены. То битву при Нарре – и публика испуганно вскрикивала, когда видела оскаленные морды бестий. То из брызг вдруг ткались танцующие пары, и все умиленно вздыхали, глядя на них.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Постепенно гости стали расходиться. Слуги унесли в замок столы, стулья и посуду. Костры прогорали. Вдобавок ко всему с неба повалили белые пушистые комья снега.

Музыканты принялись убирать инструменты. Они так и не сыграли вальс.

– Стойте! – крикнула я. – Подождите! Еще один танец! Один вальс!

В ответ слабенько тренькнули струны, точно соглашаясь. И вот полилась тихая музыка, будто бы созданная для этого вечера – для светящихся снежинок, мягко кружащихся в отблесках пламени, для темного неба, усеянного яркими точками звезд. Костры по четырем углам площадки словно ограждали ее от всего остального мира. Во всей вселенной были только хлопья снега, искры огня и звуки вальса.

Мастер Вайс шагнул ко мне, склонил голову и предложил руку.

– Проэкзаменуете своего ученика? – спросил он.

Я молча вложила в его ладонь свои пальцы. Не знаю почему, но меня потряхивало. Наверное, от осенней свежести и усталости, не иначе.

Если бы я имела право поставить оценку, Аларис получил бы «выше всяких похвал». Честно ее заработал. Он танцевал безупречно. Так, словно тренировался всю жизнь. Вел меня в вальсе, не давая оступиться, сжимал мою ладонь ровно с такой силой, какая необходима, а рука на талии лежала точно приклеенная, не сдвинувшись ни на сантиметр.

Но вот музыка стихла. Дудочка, точно прощаясь с нами, свистнула в последний раз. Я слышала, как музыканты безмолвно покидают площадку. А мы все стояли и стояли. Рука в руке, глаза в глаза.

Белый снег запутался в его волосах. Наверное, в моих тоже, но на его черных прядях белые снежинки были особенно заметны. Одна снежинка растаяла на ресницах и стекла по его щеке, как слеза.

– Аларис…

Я просто не могла его отпустить. Не могла разжать ладонь и завершить этот вечер. Что же – я отпущу его руку, и мы, кивнув друг другу, разойдемся, шагнем в разные стороны? Завтра вернемся в Академию, и все станет как прежде? Я не хочу как прежде. Не хочу его терять.

Я приподнялась на цыпочки и потянулась к его губам. Он отклонился назад совсем ненамного, не давая совершиться этому поцелую. Но руки не убрал, удерживая мою ладонь все так же осторожно и нежно.

– Не делайте того, Элиза, о чем позже пожалеете, – тихо сказал он.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ах, как ужасно, должно быть, он думает обо мне. Он знает обо мне и Вике. И кем считает теперь? Взбалмошной, ветреной девчонкой, для которой поцелуй ничего не значит?

– Вы считаете меня сумасбродкой? – спросила я тихо. – Но это не так… Я… Вы…

Как же трудно найти подходящие слова. Объяснить. Я никому не хотела причинять боль. Особенно Вику. Но сейчас могла поклясться чем угодно, что первым делом после возвращения в Академию я пойду и скажу ему, что между нами все кончено, что мы должны остаться друзьями. Мне нужен был только один человек.

Этот строгий и серьезный, покрытый шрамами, неулыбчивый мастер Вайс.

– Я не считаю вас сумасбродкой, Элиза, – произнес он. – Я считаю вас… глотком свежей воды в жаркий день. Звенящим ручейком в лесной чаще…

Я подняла на него глаза, пытаясь понять: он шутит? Он ведь шутит?

– Я никогда не пожалею, – прошептала я. – Никогда.

И снова приподнялась на цыпочки, подставляя лицо. Только не отвергай меня снова, Аларис!

Я услышала тихий вздох, а после… Я словно упала в сияющую пропасть, у которой не было дна. Я парила, будто вдруг обрела силу воздушников. Я горела, точно обладала магией огневиков. Я не чувствовала отдельно его губ, его рук, того, как он обнимает меня, прижав к себе. Вернее, я все это понимала, но где-то далеко-далеко, а сильнее всего ощущала, что была частью Алариса, а он был частью меня. И это было так неописуемо прекрасно…

Кажется, я забыла, как дышать, потому что потом всё пыталась набрать побольше воздуха в легкие. Меня трясло, и в то же время я плавилась от жара.

– Тихо, тихо, дыши…

Он погладил меня по щеке, и я поняла, что у меня из глаз катятся слезы. Он распахнул пальто, привлек к себе, согревая. И я почувствовала сквозь тонкую ткань рубашки тепло его тела.

Буквально недавно я так же прижималась к Вику… Нет, не сейчас… Не хочу и не могу об этом думать – сейчас.

– Моя девочка, – произнес Аларис – и больше ничего. Но ничего другого мне и не было нужно.

Я его девочка. Сейчас я ощущала это как никогда. А он мой – целиком и полностью мой. Я знала это так же точно, как то, что солнце встает по утрам.

В тот миг мне казалось, что всё просто. Я скажу Вику. Это же так легко – сказать. Наши поцелуи – просто игра в любовь, не настоящее чувство. Он ведь должен это понять?

Тогда я еще не представляла, что совсем скоро отчаянно запутаюсь. В тот миг, когда руки Алариса Вайса обнимали меня, все казалось правильным и понятным.

* * *

Он уезжал в Академию на следующий же день, я должна приехать позже: после праздника Примирения студентам давали еще сутки на отдых.

Мы ожидали повозку, стоя у крыльца. Раннее утро сковало ледком подтаявшую вчера землю. Я выскочила из дома в легкой накидке, не думая, что успею продрогнуть. Аларис покачал головой всё с тем же видом сурового наставника, вернулся в дом и принес плед, накинул его мне на плечи.

– Элиза, не хватало вам еще разболеться перед занятиями.

«Вам»… И этот неизменный строгий тон.

– Как же мы будем… теперь? – тихо сказала я, уже не зная, не померещился ли мне вчерашний поцелуй.

Аларис притянул меня к себе, прижал, согревая, уткнулся в макушку и прошептал в волосы:

– Девочка моя… Как? Будет сложно. В Академии отношения между куратором и студенткой строго запрещены. Но обещаю, вы ни на один день не почувствуете себя одинокой.

– «Вы»? – горько повторила я.

– Да, Элиза. Я специально так говорю, чтобы не привыкнуть. Хотя так хочется…

Он вздохнул и добавил:

– Ты вернула меня к жизни, мое озорное чудо. Ты, ты, ты… Довольна?

Счастливая, я спрятала лицо у него на груди. Как бы я хотела стоять вечность в его объятиях, слышать его голос, но повозка придет через несколько минут.