запас денег и хотя бы минимальные связи. Прости, но твой отец не такой. Он человек ума, а не бизнеса.

— А разве ум в бизнесе не нужен? — удивленно спросила я.

— Нужен, но не тот, что вышколен учебниками и лекциями. Твой отец не слабак. Это чувствуется. Но он слишком мягок. Не знаю. Интеллигентен. В мире денег такие качества не в почете. Либо ты перегрызешь глотку, либо тебе.

Я немного поёжилась. Не очень хотелось представлять, как папа кому-то перегрызает глотки.

— Да, пожалуй, ты прав, — немного поразмыслив, согласилась я. — Просто этот бар нам очень дорог. Я уже говорила об этом. Хотя правильней было бы ни к чему не привязываться и сразу же его выставить на продажу. Мамы уже целый год нет, но…

— Я понимаю, — мягко произнес Давид.

Конечно, он меня понимал. Мы вместе были на кладбище, и каждый из нас переживал свою утрату.

— Ты знаешь, папа ведь мне не родной, — призналась я. — И мама тоже.

— Вот как, — Давид показался мне удивленным.

— Иногда я слышала такие утверждения, что родная кровь — это родная кровь. Она ближе и всё такое.

— Чушь! — заявил Давид. — Даже не запоминай этот бред. Он не стоит ни секунды твоего внимания.

— Да я к этому спокойно отношусь. Это мои мама и папа. Я их очень сильно люблю. Это неизменно и неважно, родные они мне или нет. Поэтому, смерть мамы оказалась для нас страшным ударом. И этот бар… он был какой-то такой физической ниточкой, что связывала нас с ней. Мама вложила в него частичку себя. Поэтому… И пожар, и нападение… Очень трудный момент. Но я вот подумала, что может это и к лучшему? Может быть, пожар забрал с собой остатки нашей печали и сделал свободней? — я с надеждой посмотрела на Давида.

— Не знаю. Я привык размышлять приземленно, — он пожал плечами. — Но в любом случае, что не делается — всё к лучшему. Ты точно не замёрзла? — Давид уже внимательней посмотрел на меня.

— Говорю же, всё в полном порядке, — я улыбнулась. — У тебя есть определённый пунктик на заботе, я права?

Давид заметно помрачнел. Кажется, я случайно задела ту часть его души, которую не следовало тревожить.

— Да, похоже, — задумчиво ответил он, будто сам только что это осознал. — А ты, как я погляжу, полна беспечности, Ло.

— Ну я бы так не сказала. Думаю, беспечность моментами во мне может вспыхнуть. Но это я. Такая, какая я есть.

— Ты понимаешь, что такое поведение временами может быть опасным? — на секунду я ощутила в голосе Давида холод.

— Знаешь, когда ты сталкиваешься со смертью, то на многие вещи позже начинаешь реагировать иначе, — мы остановились и я, чуть запрокинув голову, заглянула Давиду прямо в глаза.

— Мне ли не знать, — он взъерошил ладонью волосы на затылке.

— Что с тобой случилось? — прямо спросила я, понимая, что обходные пути лишь всё усложнят. И возможно даже оскорбят Давида, выставив всё таким образом, будто я считаю его слабым. — Ты тоже кого-то потерял? Это очень чувствуется.

— Ты как маленький радар, знала об этом? — Давид попытался выдавить из себя улыбку, но тяжелый печальный взгляд всё равно бы выдал его.

Мы начали подниматься на мост, что соединял наш берег с небольшим островом. Он служил неплохой зоной отдыха в летнее время, вмещая в себе пляж и небольшой парк аттракционов. Когда я была совсем маленькой, то часто сюда приезжала с родителями в выходной день. Мама не любила аттракционы, а папа просто обожал. Мы вместе прокатились везде, где только можно.

— Может, и радар, — игриво произнесла я, когда мы оказались на мосту. — Но настроен он почему-то исключительно на тебя, — я глянула на несколько парочек подростков, что, держась за руки, гуляли и громко смеялись.

— Да, я потерял, — Давид облокотился на железные перила и посмотрел вниз, на проезжую часть. — Любимую женщину.

Я затаила дыхание, внимательно рассматривая немного ссутулившийся силуэт на фоне спокойной реки, в которой отражалось чистое вечернее небо. Мои догадки оказались верны, но в груди всё равно так неприятно тесно стало.

— Иногда, — продолжил Давид, когда я тихонько подошла к нему и тоже облокотилась на перила. — Мне очень хочется ничего не ощущать. Совсем ничего. Просто, чтобы внутри было пусто. Если бы существовала такая кнопка или тумблер, отключающий эмоции, я непременно этим воспользовался.

Мне было неприятно это слышать. Эгоистично неприятно, ведь я думала, что между нами возникло нечто большее и… я могу уже что-то значить для Давида. Но демонстрировать свои капризы или недовольство я не собиралась. Этот импульс быстро схлынул, когда я увидела, что Давид прижал к закрытым векам пальцы. Даже стало стыдно из-за своего детского поведения.

Я не знала, что сказать. Вернее, понимала, что слова сейчас будут лишними. Как поразительно всё складывалось. Давид нетривиальным образом помог мне побороть жуткие воспоминания, теперь же пришел мой черед как-то помочь ему.

Быстро поразмыслив, я позволила себе один простой жест — опустить руку на ладонь Давида. Удивительно, но даже сейчас он не выглядел немощным или жалким. Это сильно впечатляло. Такое ощущение, что Давида внешне просто невозможно сломать. Все сколы и трещины хранились исключительно внутри него. Подальше от чужих глаз.

— У тебя руки холодные, — недовольно пробормотал Давид и неодобрительно посмотрел на меня.

— Всё нормально, — в который раз за этот вечер повторила я.

— Едем домой, — безапелляционно заявил Давид.

Я совсем не так представляла наш сегодняшний вечер. В салоне автомобиля ощущалась напряженная атмосфера. Давид заметно не был настроен на разговоры. Нервно покусывая губы, я думала лишь о том, как спасти положение. Но внедорожник уже резко остановился у моего подъезда.

Всё получилось как-то по-дурацки. Но самое отвратительное, что я никак не могла повлиять на ситуацию.

— Спасибо за вечер, — тихо проговорила я. — Он был необычным, но я ни о чем не жалею, — я немного помолчала, а затем из меня единым потоком вырвалось: — Я вообще не жалею о том, что мы встретились. Ты сказал, дать время. И я его даю. Ты мне очень нравишься. Даже больше,