— Предупреждать надо!

— Игнорацио нон ест аргументум.

— А что говорил? Что мы вместе! А так…

Обида моя была, в общем-то, наигранной. Пусть думает, что я управляемый.

— Александр, ты понимаешь, что ты открыл? Госпром, не таясь, вешает своим сотрудникам глушилки, выводя их из-под контроля. И Кольцов был их таких, это важно. Тут уже сам убой уходит на третий план, тут антигосударственная херотень творится.

Кассин подождал, когда я осознаю всю значимость обстоятельств. Я задержал воздух в легких на сколько смог, потом с шумом выдохнул. Осознал, значит.

— В серьезное дело мы влипли, Шэлтер.

— Влип-то я.

— Мы теперь оба обладатели секретных сведений.

— Я — штатский, мне хуже.

Кассин молча собрал оставшиеся браслеты. Я снял свой и положил на стол, но он отказался:

— Твой трофей. Мне он не нужен. Нет правовых оснований.

— И? Вернуть владельцу? Можно объявление дать, указать домашний адрес.

Кассину идея понравилась. Виду он не подал, но мелькнуло что-то такое в его хитром глазе, дескать, объявляется ловля на живца, а явятся за Шэлтером плохие парни, тут мы их и примем.

— А твой дружок в Госпроме не объявился? Олимбаев — спросил следователь.

— Нет. Только пресс-секретарь.

— У Госпромоушена четыре здания, — задумчиво сказал Кассин. — Главный офис в комплексе «Шпиль», по соседству с ЦК. Эх-хе-хе… Что мне с этими браслетами делать ума не приложу! Вроде личные вещи, надо родственникам, а если смотреть, как на приборы, то следовало бы поставить в известность Цензурный комитет. Но. Но. Но. Мы недостаточно осведомлены о взаимоотношениях цэ ка и Госпрома. Понятно, что, как и полагается при ветвящейся власти, в определенных моментах интересы могут совпадать, а в каких-то серьезно расходится. деятельность госпромовцев и цензурников. Беда.

— Насчет меня, — напомнил я как можно безразличнее.

— Официально по тебе прекращение, сто процентов. Это мелочи же ж. Или ты хочешь реабилитироваться и с темы соскочить?

— А зачем я вам? Вы убийство Пашки развили в межведомственный конфликт. А может и заговор в высших сферах. Меня это не касается, поэтому… потому. Еще под ногами путаюсь, мешаю.

— Ну что ты, Александр! — воскликнул Кассин с саркастической радостью. — Ты нужен. А помимо обвинения в умышленном убийстве… Это я по-старому, как масло масляное. Кроме обвинения в убийстве есть статья за ложные показания. Плюс заведомо ложный донос. Прибавь разглашение секретных сведений.

— Каких это сведений?

— Секретных! О ветеранской постановке.

— Кому это я разгласил?

— Мне.

Кассин развел руками. Что ж получается? Если герой — это актер, если подвиг пятого сентября — миф, то болтать об этом есть серьезное посягательство на устои общества. Такие фейки должны быть тайной. Если даже все на свете это знают, то тайна остается тайной, поскольку все договорились. Вернее, договорились «верхи», а «низы» согласились. Верь! Не верится, а ты верь! И молчи. На том стояло и стоять будет наше общество.

— Со всей силы стараюсь верить, — сказал я.

— Ну да, я твой пост читал, когда ехал, — ответил Кассин. — Что напрягся? Один пользователь подписался на другого, обычное дело. Суть не в этом. При всей моей симпатии, сожитель Шэлтер, при прекращении дела новым следователем, оснований для нового уголовного преследования выше крыши. Эти основания отпадут только в случае полного установления всех обстоятельств по делу. Принципы следствия нам на курсах пять лет долбили: полнота и всесторонность.

— Не знаю, — подумав, решил я. — Не знаю, что ты затеваешь, Николай Анатольевич. Со своей стороны, готов оказать все возможное содействие. Вам.

Какая будет реакция на «вам»? Ожидания мои, в принципе, подтвердились.

— Нам не нужно, чтобы ты, как козлик по камням, прыгал по нужде. Хм, двусмысленно сказал.

Ага, потешно получилось — «по нужде», а насчет группы лиц, за следаком стоящих, косвенно подтверждается.

— Нам предпочтительнее, что бы ты действовал добровольно. За страх и за совесть. При полном доверии общества и одобрении органов. Органов опеки, которые я представляю, — с пафосом закончил Кассин и встал, собираясь уходить.

На прощание следак пробормотал, что сова Минервы она же ж в сумерках охотится, ты, Алек, повыясняй, покопай, звони сразу, как только.

Тогда я не обратил внимания на предоставленную мне свободу действий и только по прошествии времени понял для чего ИМ нужно расследование, ведущееся именно частным лицом.

Купоросного цвета кипарисовой формы здание «Шпиль» только снаружи виделось неприступным. Но когда я с деловарским видом вошел через автоматические двери внутрь, не увидел ни камер, ни турникетов, ни малейшего охранника, только красная ковровая дорожка к лифтам, чешуйчатый баобаб в горшке и во всю стену эмблема Госпрома — вымершая птица пятикрылый лебедь, символ красоты и верности.

Идею посетить «Шпиль» подселил мне в мозг следователь, я это прекрасно сознавал. Но, тем не менее, отказываться от намерений найти и взять за грудки Ермеса не хотелось. Задать свои вопросы другу детства — а его причастность к смерти Вжика несомненна — нужно не столько для обеления своей биографии, сколько для установления правды по делу, куда замешан не только я, но и Анна Смит. И потом, такого рода расследование — это то, чем занялись бы обязательно все Корифеи, телезвезды и герои сериалов. Расследование — это то, что может вывести мелкого блогера Шэлтера в кого-то стоящего, в того, кем гордились бы дети, в того, кто не будет трястись сиплой дрожью перед консьержем или капралом. Итог расследования, опубликованный в Сети, каким бы не был этот итог, избавит меня от нудной необходимости работать, высасывая из пальца псевдоисторические теории и окололингвистические бредни, и я смогу, я надеюсь с недавних пор, все-таки стать художником. Короче говоря, оделся в лучший костюм, порепетировал перед зеркалом чмошного клерка, выполняющего важное поручение (Дава называет это «деловарская рожа»), приехал сюда.

Где на просторах необъятного Госпрома искать зампреда Олимбаева было непонятно. Я рассчитывал, что охрана меня не пустит, тогда закачу скандал и потребую Ермеса ко входу. Но раз тут такая безалаберность (или наоборот незаметно хитроумная защита), пойду по коридорам. Сколько здесь? Этажей сто двадцать? За