А теперь, когда мы закончили с вопросами глобальной теории, давайте перейдем к текущей политике. Мне чертовски интересно узнать ваше мнение о положении, сложившемся в России и вообще в мире…

– Во-первых, – сказал я, – режим Николая Второго мне нравится не больше, чем вам, но после свержения мучать, пытать и подвергать смерти ни самого царя, ни кого-то из его родственников я не собираюсь. Мелочное мстячество не в моем стиле. Во-вторых – форма государственного устройства в послевоенной России определится у нас по ходу пьесы, и это может быть либо монархический социализм (причем более социализм, чем монархия), либо государство трудящихся чистой воды. В-третьих – до начала мировой войны осталось два-три дня, но переводить ее в гражданскую войну на территории России я не позволю. Руки-ноги выдерну и разбросаю по окрестностям. Так что вы уж отпишите своим депутатам в Думе, чтобы они хотя бы промолчали по этому вопросу, а я потом над ними не буду свирепствовать. Своевременную доставку эпистолы гарантирую. И имейте в виду: Малиновский – провокатор охранки. В-четвертых – ход и окончание этой войны будут весьма неожиданными для всех сторон, а главные ее зачинщики и организаторы (я имею в виду господ Ротшильдов и прочих финансовых воротил), прежде чем прекратят смертоубийство, изрядно наедятся дерьма из моих рук. Я это умею.

– Что же, весьма позитивная программа! – потер руки Ильич, и знакомые лукавые искорки на мгновение вспыхнули в его калмыцких глазах. – Кстати, про Малиновского я уже прочитал в ваших книгах, но то, что об этом мне сказали вы, факт сам по себе примечательный…

В тысяча девятьсот четырнадцатом году мир стремительно катится к мировой войне, Сербия и Австро-Венгрия уже завершили все приготовления. На главное требование австрийского ультиматума – выдать для австрийского суда руководство «Черной Руки», сербы дали решительный ответ в стиле царя Леонида: «Приди и возьми». В передовые сербские части, дислоцированные вдоль границ, раздали комплект ручных пулеметов Мадсена, а в сербские районы Боснии через порталы забросили первые партии оружия: бомб-македонок, винтовок Маузера и тех же ручных пулеметов Мадсена. Тем временем австрийская армия подтянула к Белграду батареи десяти- и пятнадцатисантиметровых гаубиц, обложив их терриконами снарядов. Хоть эти доисторические убожества с бронзовыми стволами и без противооткатных устройств гранатой бьют только на шесть километров, с момента начала войны под артиллерийским огнем окажется весь Белград.

Поскольку я таких методов ведения войны категорически не одобряю, с моей стороны в полной готовности находится эскадрилья «Шершней». Моим девочкам-пилотессам стоит потренироваться в уничтожении наземных целей типа «артиллерийская батарея», потом пригодится. Магнитоимпульсные пушки, лазеры, плазма и аналоги НАРов с триалинитовой начинкой – все это в наличии, чтобы австрийские артиллеристы могли воочию увидеть картину того, что бывает, если рассердить Артанского князя. Также в полной готовности мой госпиталь, куда потащат первых жертв этой войны, без различия на военных и штатских. Но, несмотря на то, что все готово, начало войны откладывается. Как я понимаю, Франц-Иосиф хочет приурочить его к дате, когда минет ровно месяц с момента покушения. Символист хренов. У нас уже и собаки покормлены, а охоты все нет.

Впрочем, мы на старого маньяка не в обиде, ибо эта отсрочкам дает нам возможность в более-менее спокойном режиме закончить политическую подготовительную работу с вождем большевиков. Кстати, Ильич несколько опупел, когда полковник Половцев предъявил ему партбилет из своего мира, на котором вместо КПСС значилось ВКП(б), а в остальном все то же самое. Коммунистами-большевиками были и все четыре старших офицера, а также некоторые из бывших курсантов, нынешних эскадронных и полковых командиров кавкорпуса. Остальные были или кандидатами в члены партии, или комсомольцами. Но в моих условиях все это – исключительно для личного употребления. Но ни о какой большевистской партийности амазонок, волчиц, бойцовых остроухих, артанских и рязанских воев, тевтонских добровольцев, солдат армии Багратиона и освобожденных галерных гребцов мира Смуты речи не идет. Партия у них одна – они мои Верные, а я их Патрон. Вот позже, году так в сорок первом, фактор партийности заиграет новыми красками, а сейчас он не имеет никакого значения.

Однако и Ленин тоже воспринял эти сведения как лишнее доказательство правильности его теории, и ужасно воодушевился. Ведь никто, кроме него, не верил в принципиальную возможность практической реализации социалистической революции в обозримом будущем – и вдруг выяснилось, что он оказался прав, а оппоненты ошибались. К вопросу крушения коммунистической идеи в Основном Потоке Ильич отнесся философски. Парижская коммуна тоже пала, но дала неоценимый опыт. В данном случае семьдесят лет – не семьдесят дней, но, выясняя причины краха советской системы, Ильич пришел к совершенно неожиданному выводу.

– Товарищ Коба оказался последним из руководителей партии и государства, которого кооптировали в ЦК еще до победы нашей революции, когда большевики были гонимыми смутьянами, а не обладателями высшей власти в стране, – сказал он. – Потом, когда наша партия сказала «государство – это я», наверх, сперва исподволь, а потом массово, стали пробираться карьеристы-приспособленцы. Вот вам и ухудшение качества управленческой пирамиды. Все как при Николашке. Начальник-идиот, чтобы его не подсидели, товарищей себе (заместителей) подбирает еще тупее себя. Потом начальник умирает, и на его место заступает один из его помощников – и все начинается сначала. Так было в вашем мире. А вот в том мире, откуда происходит товарищ Половцев, смогли как-то обойти эту ловушку, и их руководители при смене поколений не теряли своей компетентности.

– Кстати, – неожиданно сказал замполит артдивизиона капитан Юрченко, – в отличие от нашей, их теоретическая платформа называется «ленинизм-сталинизм», а не «марксизм-ленинизм». Таким образом, тамошние товарищи отодвинули Маркса, вместе со всеми его теоретическими ошибками времен Парижской коммуны, на позиции предшественника, не имеющего прямого влияния на идеологические построения. И сделал это именно товарищ Ленин, составивший плотный тандем с товарищем Сталиным, а не с Троцким и не со Свердловым…

– Союз с Троцким, который я заключил в вашем мире, был прямо-таки восхитительной мерзостью! – во всеуслышание заявил Ильич. – Я и сам не понимаю, что на меня тогда нашло.

«Он и в самом деле не понимает, – мысленно сказала Бригитта Бергман, молча наблюдавшая за нашей беседой. – Троцкоподобный демон, который тогда заставил его атаковать товарища Птицу, сейчас полностью инактивирован. Очевидно, эта программа включается только в том случае, если товарищ Ленин видит перед собой слабого, растерянного и уже побежденного врага. Вполне по-европейски – «если твой враг упал – пинай его». Зато сейчас, в присутствии носителя неодолимой силы, эта сущность загнана поглубже и уложена в глубокий сон. По принципу «как бы чего не вышло». И в