такой, какой ее изначально задумал Господь, черты ее не исказятся до неузнаваемости, и, более того, к ней вернется былая красота. И она сможет в полной мере реализовать весь свой огромный потенциал… Все эти мысли меня необычайно воодушевили, и я даже заулыбалась.

Сидя в мягких объятиях кресла, Надежда Константиновна была погружена в собственные скорбные размышления. Она смотрела в мою сторону, но куда-то сквозь меня, и на лице ее читалась усталость вперемешку с бесконечной тоской. Ее губы то и дело вздрагивали; казалось, она неслышно произносит какое-то слово, точно короткую молитву. И вид у нее был такой несчастный и жалкий, что впору было расплакаться, если не знать, как ей на самом деле повезло.

Однако тут нужно было действовать предельно тактично. Ведь если от повешенья мы Крупскую спасли, это не отменяет того факта, что она потеряла горячо любимого мужа… Да уж, глядя на ЭТУ Наденьку, даже и сомневаться не приходилось, что своего Володю она и вправду любила, и любила на самом деле горячо…

– Надежда Константиновна, – начала я умиротворяющим голосом, – я рада видеть вас у себя. Меня зовут Анна Сергеевна, я в этом благословенном месте являюсь главной утешительницей и вытирательницей сопливых носов. А еще я маг разума, помогающий людям справлять с неурядицами, одолевающими их внутреннее Я.

Она рассеянно кивнула, и взгляд ее на мгновение сфокусировался на мне.

– Очень приятно, Анна Сергеевна… – Казалось, слова даются ей с трудом. Однако голос у нее оказался приятный. Такой четкий, поставленный – что называется, «учительский».

Я ждала, что она задаст какой-нибудь вопрос, но этого не происходило, словно ей было все безразлично. Пришлось самой начать рассказывать. Я повествовала о том, кто мы такие, как мы путешествуем по мирам и исправляем ход истории, как даем разным талантливым людям проявить себя, как наш Серегин вооруженной рукой защищает Русь от врагов, отражает нашествия, улаживает смуты, кого-то из врагов вбивает в землю по самые брови, а кого-то, победив, приводит в чувство и старается договориться. Ну так, вкратце рассказала. И Крупская слушала меня внимательно, кивая в такт моим словам, но при этом даже тень удивления либо интереса не коснулась ее чела – словно я рассказывала ей кулинарный рецепт или хорошо известную народную сказку.

– Ну, что скажете, Надежда Константиновна? – наконец спросила я.

Он протяжно вздохнула и без всякого выражения произнесла:

– Мне всегда было трудно представить, что чувствует человек, который сошел с ума. Я была уверена, что со мной этого никогда не произойдет. Но, увы, я ошиблась. Вот, сейчас я разговариваю со своей галлюцинацией о каких-то немыслимых вещах и сказочных героях… Но при этом мой мозг еще делает какие-то умозаключения. Таким образом, он, очевидно, защищается от невыносимой мысли о смерти… Он дарит мне приятную иллюзию, что я в безопасности. В то время как жить мне осталось совсем недолго. Придет утро, и меня не станет…

Вот оно что – она думает, что все это ей чудится… Тяжелый случай. Это может быть опасно для ее рассудка: принимать реальность за бред. Ведь это тоже, получается, разновидность бреда… Зря, пожалуй, ее Ника-Кобра прямиком ко мне отправила. Впрочем, если она так сделала, значит, была уверена в адаптационной способности психики моей пациентки. Надо немедленно выводить Наденьку из этого состояния, пока оно не привело к коллапсу ее личности.

Я украдкой вздохнула и решила импровизировать как Бог на душу положит.

– Ну хорошо, – сказала я. – Раз все это не взаправду, и ваш мозг, по вашему мнению, так защищается, то почему здесь нет вашего супруга? Где он?

Она вздрогнула и вцепилась в меня горящим взглядом. Я выдержала этот взгляд – лучше действовать жестоко, но наверняка.

– Он… он умер, – пробормотала Крупская и опустила взор.

– Нут вот, – констатировала я, – вы помните, что он умер – значит, вы не сумасшедшая. Если бы все происходящее являлось плодом вашего больного воображения, то ваш супруг присутствовал бы в нем живым и здоровым.

Она приоткрыла было рот, но ничего не сказала, хотя промелькнувшая у нее мысль была настолько ясной и отчетливой, что и так прочиталась без труда: «Да, действительно…». Она стала озираться вокруг себя, и даже заметила, как нежно обхватывает ее стан красное бархатное кресло. Как колышутся ветерком тонкие кисейные занавески, а босые ноги утопают в мягком ковре…

Моя гостья ощупала на себе грубый тюремный халат, так контрастирующий с окружающим великолепием, и в ее глазах впервые за все время появилась некая осмысленность.

Эффект нужно было закреплять.

– Наденька, – сказала я, – я знаю, что вы человек недюжинного ума. Такие люди, как вы, способны мыслить широко и допускать, что невероятное – очевидно. Так вот: просто поверьте мне. Если вы и вправду сошли с ума, то это ничего не изменит. А если вы в здравом рассудке, это даст возможность воспринять все то, о чем я готова вам поведать, ну а также наглядно продемонстрировать.

Некоторое время Крупская молча смотрела на меня, и наконец решительно кивнула.

– Хорошо, Анна Сергеевна, – сказала она, робко улыбнувшись. – Я буду исходить из того, что все то, что я слышу, вижу и ощущаю – это невероятная правда, и я не проснусь в тюремной камере, чтобы прогуляться на виселицу.

– Ну, вот и замечательно! – улыбнулась я, мысленно щелкнув пальцами. – А теперь, Наденька, берите чашку и пейте чай… И будем беседовать.

Крупская с интересом смотрела, как невидимый слуга наливает ей в чашку чай из керамического чайника. Затем, видя, что я уже пью из своей чашки, последовала моему примеру. Но отхлебнув один глоток, Наденька поставила ее на столик и с чувством сказала:

– Не убивала я Володю, вы слышите, не убивала! Я проснулась, а он уже мертвый, и ничего нельзя было сделать! А меня все бросили, и Парвус[10] на суде сказал, что я мерзкая неблагодарная дрянь!

Я, честно говоря, не знаю, кто такой Парвус, но вот так нападать на убитую горем женщину – это уже что-то запредельно гадкое. Я бы такому человеку руки не подала, и вообще близко бы не подошла, потому что на ментальном плане его мысли должны смердеть как выгребная яма.

– Мы вам верим, Наденька, – сказала я, – мы знаем, что вы не убивали своего мужа. Увы, должна признаться, но косвенной причиной его смерти стала я сама.

– Вы? – удивилась Крупская. – Но каким образом? Ведь вы же тут такие все богатые и могущественные волшебники, ходите через миры как из комнаты в комнату, и чайник у вас сам наливает гостям чай. Какое вам должно быть дело до мелких несчастных людишек, живущих где-то там внизу, до их проблем, горестей и чаяний?

– Ну, Наденька, – сказала я, – вы меня слушали совсем невнимательно. Мы вовсе не похожи на олимпийских богов, пирующих