Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я посветила туда фонариком. На кнопке громкости сидело какое-то насекомое. Потом я заметила еще одно и еще, — и тут я поняла, что это опарыши. Я осветила руку человека, потом плечи, потом лицо — он весь был покрыт личинками. Они падали с подбородка на заношенную футболку, на живот. Личинки с крыльями и личинки без крыльев, личинистые личинки, личинчатые личинки, танцующие свой личиночный танец на его обличиненном лице.
Я попятилась и уронила фонарик.
Джанель схватила меня за руку и потащила в маленькую кухню рядом с гостиной. В таком воздухе невозможно было глубоко дышать, поэтому я стояла опершись о стойку и задыхаясь. Я не хотела вообще ни до чего дотрагиваться, никогда больше. Джанель пыталась мне помочь, кричала мне дышать глубже, но я могла думать только о том, какая она отвратительная, не она сама, а ее телесность. Ее дыхание, наполненное бактериями, микроскопическими личинками, которые летят ко мне; грязь под ногтями; пот, блестевший на ее руках и ключице, на ее волосах, который вот-вот меня всю закапает. Я отвернулась, борясь с приступом тошноты. Тут не было ни одной чистой вещи, ни одного чистого местечка. Повсюду здесь и во всех других комнатах умирали и размножались живые клетки. Повсюду. Найти бы хоть что-нибудь чистое, что помогло бы мне удержаться в реальности. Холодная хрустящая, накрахмаленная простыня в больнице. Ледяной комок у меня в горле.
— Кандейс? — трясла меня Джанель. Она дышала мне прямо в лицо — как будто из вентиляции метро тянуло прокисшим молоком. — С тобой все хорошо?
Она стала рыться в шкафах в поисках стакана. Когда она открыла кран, тот задрожал так, будто сейчас взорвется. Весь дом заревел в знак солидарности. Постепенно ржавая вода слегка очистилась, и Джанель налила мне стакан, невзирая на мои протесты.
— Нам не нужно здесь быть. Пойдем отсюда. Пойдем отсюда. Что-то здесь не так, — повторяла я снова и снова. Снова и снова.
— Успокойся, — сказала Джанель, гладя меня по плечу. — Найдем траву и сразу же уйдем.
— Не надо устраивать набеги на собственные дома.
— Десять минут, — сказала Джанель, подавая мне стакан воды.
Я покачала головой и отказалась.
— Не в этом дело, — сказала я. — Тут что-то еще, что-то не так. Неправильно, что мы устраиваем набег на свое собственное прошлое… Я хочу сказать, давай вернемся.
Я увидела Эвана и оборвала себя на полуслове. Он вышел из коридора весь красный, тяжело дыша. Выражение его лица было непонятным, но Джанель сразу же все бросила и пошла за ним. Я тоже пошла за ними, по коридору с деревянными панелями, наступая на коробки из-под пиццы, мимо закрытых дверей.
Комната Эшли выглядела так, будто была из другого дома. Она была совсем маленькой, больше похожей на шкаф. Я почувствовала некоторое облегчение оттого, что это комната действительно существовала и действительно была выкрашена в розовый цвет. По стенам на гвоздиках были развешаны украшения, браслеты и ожерелья, от больших к маленьким. На кровати оказалось огромное количество плюшевых зверей, тоже расставленных по размеру. На полу валялись обувные коробки, которые Эван и Эшли, надо полагать, обыскивали. Обувь была вытащена из коробок и беспорядочно разбросана по полу: грязные New Balance, старые платформы Candy, разноцветные туфли на высоком каблуке.
Эшли стояла у стенного шкафа, поглощенная рядами платьев всех расцветок, атласных, тюлевых и холщовых. На ней была только обувь и нижнее белье. Она как раз вешала одно платье на плечики и доставала другое — черное. Надела его. Повертелась перед большим зеркалом. На ее лице не отражалось ничего, ни удовольствия, ни неудовольствия, но тело само принимало разные позы. Она втянула живот. Отклячила задницу. Сложила губы уточкой.
Я отвернулась. В этом было что-то невыносимо интимное — в воспроизведении моделей сексуальности, заданных фильмами и женскими журналами, в той непринужденности, с какой она это делала.
Некоторое время Эшли продолжала позировать. В какой-то момент она себе подмигнула. Глаза ее были пустыми, но выражение лица должно было демонстрировать игривость. Потом она сняла платье, повесила в шкаф на вешалку и достала следующее.
Джанель подошла к ней с серьезным видом:
— Эш-ш-шли, — прошипела она, — у нас нет на это времени.
Эван попытался объяснить:
— Она не…
— Меня это не волнует, — Джанель вырвала платье из рук Эшли. Та невозмутимо достала из шкафа еще одно, но Джанель и его выхватила. Казалось, Эшли выбирала платья по строгой системе. В том порядке, в котором они висели в шкафу, слева направо. Теперь она взяла платье в обтяжку цвета электрик, и Джанель не стала ее останавливать. До нее начало доходить.
Платье было слишком узким, и когда Эшли стала в него втискиваться, швы по бокам начали расходиться.
Джанель стояла между Эшли и зеркалом, загораживая ей вид.
— Эшли, — сказала она громко и отчетливо, — ты можешь взять все, что захочешь. Только, пожалуйста, пойдем с нами. — Она схватила ее за плечи. — Очнись. Нам надо идти.
— Джанель, — сказала я.
— Джанель, — сказал Эван. — Джанель! — повторил он громче. — Я уже пытался.
Она повернулась к Эвану:
— Как это случилось?
— Мы пытались найти траву под кроватью, — объяснил он. — Она должна была быть засунута в одну из этих коробок, но Эшли не помнила, в какую именно. Когда мы стали их открывать, Эшли начала заодно примерять обувь.
— И что? — сказала Джанель осуждающе.
— Ну, потом она решила примерить свою старую одежду, — Эван махнул рукой в сторону Эшли. — Таким вот образом. Я сказал ей, что у нас нет времени, но она ответила, что хотела бы кое-что взять. Она сказала, что это ее единственная возможность, а я был так занять коробками, что сначала не обратил внимания.
— Ты нашел траву? — спросила я.
— Ну, я нашел вот это. — Эван достал из заднего кармана пакетик и передал его мне. Там была только маленькая шишечка с веточками и семенами. Пакетик был теплым и влажным. Этого едва хватило бы на один косяк.
Эван повернулся к Джанель и продолжал:
— Она совсем потеряла голову. Я пытался ее привести в чувство. Даже сказал, что мы можем вернуться и устроить тут настоящий набег