– Это ты издеваешься! Я потратил на него шесть тысяч!

Майн ничего не ответила и кинула коробочку на соседнюю парту. Майн и Маслов вцепились друг в друга взглядами, как два ошпаренных кота, а затем он набросился на нее. Это случилось так неожиданно, что многие даже не шелохнулись. Мы с Марго сидели на своих местах, вытягивали шеи, чтобы увидеть драку. Одноклассники опомнились и подбежали к месту событий, поэтому всю драку я не видела.

Наконец влюбленных разняли. Все это произошло за несколько секунд, но от спокойствия и красоты Майн не осталось и следа: волосы торчали клочьями, она разревелась и выбежала в коридор. Маслов провожал ее взглядом, тяжело дыша. Толпа сплотилась вокруг него и молчала. Аиза сказала:

– Ну ты и тварь, Маслов! Поднимать руку на женщину – ниже всякого достоинства.

– Закрыла рот быстро! Будешь своему мужу так говорить, если не побьет тебя за это.

– Вообще-то, – заговорил Джо, – я согласен с Андреем. Ну, сами посудите, она же первая начала. Она прекрасно знала, что Андрей вспыльчивый, что он сегодня не в духе…

– Надо же! – воскликнула обычно молчаливая Роза. – Это что ж теперь, под каждое его настроение подстраиваться? Давайте тогда будем оправдывать убийц тем, что их жертвы спровоцировали.

– Ой, а ты вообще молчи, – сказал Маслов и сел. – Я ей купил, потратил все свои карманные, а она… Тварь она неблагодарная, собака сутулая!

– И все же бить женщин нельзя ни при каких обстоятельствах, – сказала Сабина.

– Мой отец же бил мать все двадцать пять лет брака. И ничего, пережила же.

В этот момент в кабинет вошла училка, и разговоры пришлось оставить. Урок прошел в глубокой тишине, никто даже слова не произнес, что меня несколько удивило, если честно. Майн так и не вернулась, и в конце урока мы вышли из кабинета, а ее портфель так и остался лежать нетронутым возле окна.

Если честно, мне по большей части все равно на этого чертового Маслова и его Майн, но тут мы с Марго проходили мимо компании. Маслов как ни в чем не бывало со всеми разговаривал, другие смеялись над его похабными шутками. Мы отошли чуть подальше; я чувствовала непонятное, но стремительно нарастающее раздражение. Наконец не выдержала и сказала:

– Ну что у нас за общество такое? Как мы так дожили, что теперь обвиняем жертву, а не обидчика? К тому же оправдываем его, мол, не в настроении он был, деньги потратил! Да кто его просил об этом?

Марго пожала плечами.

– Ну, это как-то меня не касается, мне пофигу… Но, с другой стороны, она действительно спровоцировала…

– Виноват тот, кто ударил, а не тот, кто…

– Ой, да знаю я! – сказала она таким тоном, что я решила не заканчивать фразу.

Ясное дело, тут имелась в виду та ситуация с Голдман.

– И все же, – продолжила Марго с усмешкой, – Маслов не маменькин сынок, как Диди.

У меня аж челюсть отвисла.

– Эй, ты на что намекаешь?

– Да я просто сказала…

– Марго, – заговорила я вполне серьезно; раздражение, как железо, накалилось во мне до предела, – если ты начнешь встречаться с Масловым, то ты для меня будешь самой последней дурой на Земле. Без обид, но как есть говорю. Мало того, что он сам по себе конченый, так еще он…

– Ну, не такой уж он и конченый, раз к нему многие тянутся.

– Он не дурак, знает, как влиться в коллектив. Что тут прикольного, что он ударил девушку? Что тут веселого? Он что, так показал свою мужественность, так показал свои крутые железные яйца? Нет, он показал лишь отсутствие мозгов!

– Ну, ну, не заводись. Я просто сказала, к слову пришлось… Что ты так бурно реагируешь? Перестань.

Действительно, я поймала себя на мысли, что почти перешла на крик, сердце колотилось уже у самого горла. Мы направились в кабинет, чтобы подготовиться к следующему уроку.

Кстати, забыла: Майн вскоре ушла домой. Она ничего не сказала, просто тихо ушла…

19 октября, понедельник, 18:32

Дорогой дневник!

Это что-то с чем-то, вот честное слово! Не перестаю удивляться нашему классу. Я была о нём лучшего мнения.

Но давай обо всем по порядку, я люблю порядок даже в этих записях. Только мне надо перевести дух…

Короче, начну с Майн.

После событий в пятницу она пришла с толстенным слоем крема, вся опухшая да еще в очках. Понятное дело, учебу прогуливать не захотела, но мне впервые стало ее по-человечески жалко. А пришла она, кстати, не одна – ее сопровождал лысый толстый мужчина лет примерно пятидесяти. Когда он вошел за пять минут до первого урока, мы все так и уставились на него. Он оглядел наш класс и спросил так грозно:

– Где Маслов?

На удивление никто не стал кричать: «Вот он, ловите!» Все просто молчали, точнее, покрывали его. Майн указала на обидчика и сказала:

– Это он, папа.

На самом деле мы все знали, что он ей не отец, а отчим, который воспитывает ее лет так с пяти. По сути, я знаю, у них очень хорошие отношения, как у отца с дочерью. Это я не зря упомянула, кстати.

В общем, Маслов встал и сказал:

– Ну да, это я. И че?

Отчим вплотную подошел к нему; лицо покраснело, глаза чуть ли не вылезали из орбит.

– Ну что, падла, понравилось тебе на девочек руки распускать?! Отвечай!

– Не кричите вы так. Я имею право хранить молчание.

– Знаешь, если бы мы находились во дворе, я бы тебе морду размазал, понял меня? А так как тебе уже семнадцать, я написал на тебя заявление! Теперь ходи и оглядывайся.

– Где у вас доказательства, что это я ее избил? Может, это вы? Она не далась вам, а вы ее за это шмякнули?

В классе раздались сдавленные смешки – и тут же все снова смолкло. На секунду отчим как будто опешил от такой наглости, замолчал, но снова заговорил:

– За такие слова нам бы в детстве по роже давно съехали. Что, думаешь, если ты школьник, тебе все можно? Ни хера! Ты уже большой мальчик, и я найду на тебя управу, вот увидишь. Но если я еще раз услышу от своей дочери, что ты ее хоть пальцем тронул, я проломлю тебе череп, даже если сяду!

– Тогда потренируйтесь мыло с пола поднимать, в тюрьме пригодится.

Отчим поколебался с минуту и ушел, Майн побежала за ним и спустя две минуты вернулась. Я тем временем слушала Маслова:

– Дочь! Эй, он тебе скорее папик, нежели папа!