Бабур отложил свое повествование о стране и добавил: «чтобы управлять Кабулом, следует держать в руках меч, а не перо».

Бабур чувствовал себя одиноким. Черные одежды, которые он надел в знак траура по Исан и своей матери, не были только данью приличию, – он остро чувствовал свою утрату. С грустью он вспоминал и о друзьях, с которыми пережил голод и невзгоды, лишившись своего престола в родной долине. Даже скудоумного Живодера не было рядом – одному Аллаху ведомо, где он теперь. Жизнерадостная атмосфера товарищества очень поддерживала Бабура, и однажды он заметил, что «смерть среди друзей – пиршество».

Чувствуя приближение своей кончины, его мать настояла, чтобы он взял себе новую жену – Айша уже давно оставила его. Послушно, но без видимой радости, он выбрал на эту роль некую Зайнаб Султан-биким – свою двоюродную сестру по самаркандской линии. Она так и не стала ему по-настоящему близким человеком и через два года умерла от оспы. Царевна Зайнаб Султан не подарила ему детей. В то время, когда Тигр посвящал себя изучению новых земель, она ждала его в Кабуле.

В это время домочадцы стали для него причиной самого серьезного беспокойства. Его младший брат Назир окружил себя собутыльниками и старался не сближаться с занятым Бабуром. Слабый Джахангир нуждался в заботе и тщательном присмотре. Баки Чаганиани, который больше всех настаивал на том, чтобы идти в Кабул вместо Герата, постоянно пытался настроить Тигра против его брата; в то же время тщеславные старейшины племен обдумывали заговор, чтобы заменить сильного Бабура слабым Джа-хангиром. Однажды, во время поездки вдоль неизведанной реки Инд, Джахангир поделился с ним тайной, доверенной ему Баки, – военачальники хотят под каким-нибудь предлогом отослать Бабура с несколькими приближенными из лагеря и провозгласить Джахангира государем. Бабур взвесил предостережение и пришел к выводу, что заговорщиками – Джахангир не назвал никого, кроме Баки, – были бывшие приближенные Хосров-шаха (еще не расставшегося со своей головой). Однако обойтись без них он не мог, – во всяком случае, пока в стране находился Муким, претендент на престол, а за северными перевалами хозяйничали узбеки.

Часто говорят, что мысль о завоевании Индостана посетила Бабура во время одной из его поездок, когда он выехал из желтого ущелья Хайбер и остановился у серых вод Инда. Едва ли в это можно поверить. Его разношерстная свита предпринимала эти поездки в грабительских целях – они искали зерно, скот и буйволов за пределами Кабула, чтобы прокормить себя и жителей столицы. По всей видимости, в течение этого, 1505 года рядом с Бабуром не было человека, на которого он мог бы положиться и оставить у себя в тылу. И свое первое впечатление от Индии он описывает без всякого энтузиазма.

«Я никогда еще не бывал в областях жаркой полосы и пограничных с Хиндустаном местах. Когда мы достигли Нингнахара, перед нашими взорами предстал совсем другой мир; трава – другая, деревья – другие, звери – другие, птицы – другие, нравы и обычаи народа – другие. Я удивился, и действительно, там есть чему удивляться».

На обратном пути Бабур и его спутники с трудом преодолели безжизненную иссохшую равнину, где лошади падали замертво, а вслед за тем их лагерь был сметен внезапно налетевшим ураганом.

Возвращаясь домой с отарами угнанных с пастбищ овец, Бабур неожиданно вышел к большому озеру и составил его жизнерадостное описание.

«Недвижная поверхность стоячей воды предстала перед нами, весьма обширная. Степи на противоположной стороне не было видно. Вода, казалось, сливается с небом. Горы и холмы на другом берегу, словно горы и холмы в мареве, которые кажутся висящими, тоже как будто висели между небом и землей; между небом и водой то и дело появлялось и исчезало что-то ярко-красное, как вечерняя заря. Это продолжалось до тех пор, пока мы не приблизились к воде; подойдя близко, мы поняли, что это дикие гуси: не то десять тысяч, не то двадцать тысяч, очень много диких гусей. Там оказались не только эти птицы; на берегах водится бесчисленное, несметное количество всяких других птиц. На берегу оказалось много птичьих яиц».

Как обычно, Бабур не ушел от похожей на марево стоячей воды, пока не выяснил со всем тщанием, какие речушки впадают в озеро, когда они пересыхают и какое количество воды остается в этом природном резервуаре после того, как ее часть забирают для орошения долины. Читая его записки между строк, можно почувствовать, что он был полон решимости понять эту горную Землю Каина и сделать ее своей землей. Вскоре он проникся к Кабулу истинной любовью.

Сначала он, безусловно, выдержал роль правящего монарха и выделил Джахангиру собственную вотчину, отдав ему второй по значению город Газ-ну, а также наделил землями своих приближенных. Получив что-нибудь в подарок, – а в Кабуле они были редкостью, – он старался сделать ответный подарок. Едва ли можно найти ущелье, которое он не подверг своему осмотру. Он собирал совещания по любому поводу – даже в тех случаях, когда к нему прибывали представители диких племен, держащие в зубах пучки травы в знак своей покорности. Подавив сопротивление афганских племен, укрывшихся в вырубленных в скалах горных крепостях, он складывал пирамиды из голов убитых врагов, чтобы отметить место сражения памятным курганом. Это был древний монгольский обычай, и, судя по всему, именно тогда Бабур впервые начал его применять. Нередко случалось и так, что он отпускал всех пленных на свободу, чтобы продемонстрировать невежественному народу свое милосердие. Афганцы очень отличались от дружественных горных племен Ферганы, которые признавали его своим законным государем. Ему никогда не удавалось реквизировать у них достаточное количество зерна, чтобы накормить людей, последовавших за ним с берегов Аму. Кроме того, он переоценил продуктивность горных пастбищ, и «страна жестоко потерпела», – признавал он.

Единственная предпринятая им попытка изменить экономику своего нового государства привела к восстанию.

Как обычно, – на своих ошибках, – Бабур учился управлять страной. Десять лет назад он был ребенком, во все глаза разглядывающим чудеса Самарканда и втайне мечтающим о троне Тимура, который достался ему лишь на сто дней; оказавшись в изгнании, этот мальчик устраивал беззаботные скачки со своими товарищами, веря, что Бог не оставит его своей милостью. Теперь он понял, что сан монарха не означает ничего, – разве что обязанность руководить населением, да к тому же кормить семьи подданных. Теперешний умудренный Бабур не стал бы слушать предсказателей; он спокойно выслушивал советы Баки Чаганиани, тщательно взвешивая их в уме.

Скрывая свое недоверие, он придирчиво оценивал каждого, кто выезжал в походы вместе с ним, – Тигр не позволял себе праздного отдыха в кабульском Доме Цветов. Отважный всадник в погоне за врагами направил своего коня в реку, но обнаружил, что за ним не последовал никто; после секундного колебания воин вышел на берег и один пошел в атаку на врагов, которые обратились в бегство, выпустив в него одну-две стрелы. Было ли это рисовкой или свидетельствовало о смелости и самообладании, которые служат лучшими помощниками в безнадежной ситуации? Бабур публично похвалил его, а затем отметил его личной благосклонностью. Баки начал собирать в свою пользу дорожную пошлину в окрестностях Кабула. Было ли это проявлением неуважения к власти? Бабур назначил Баки, вместе с полудюжиной других приближенных, в охрану и стал наблюдать, как поведет себя Баки, получив почетную должность. Очень скоро Баки поставил у своих ворот людей, которым было поручено бить в литавры, оповещая о его появлении. Такой привилегией пользовались только законные государи.