Бирмингем сотворил для меня чудо. Там я повидал так много, что чувствовал себя настоящим кардиохирургом. Более того, мне предоставили возможность остаться в Соединенных Штатах: высокодисциплинированное окружение сгладило мои неровные края, а мои технические навыки признали стоящими. Однако это было невозможно. Дома меня ждала дочь, и я должен был вернуться.

6

Радость

21:00, Рождество 1985 года. Меня посадили на неудобную деревянную скамью в травматологическом отделении Сент-Томаса знаменитой больницы Флоренс Найтингейл (Florence Nightingale Hospital), напротив Вестминстерского дворца, в окружении забинтованных голов, кровоточащих носов и блюющих пьяниц. В действительности у них были проблемы скорее с ментальным здоровьем, чем с физическим. По громкоговорителю играла песня «Радость миру», и для бродяги это было идеальное место, чтобы провести вечер.

Ночная смена неохотно заступала на ночное дежурство, а вечерняя мечтала побыстрее оказаться дома, поэтому никого не интересовал печальный персонаж в грязном костюме Санты, который сидел, прислонившись к умирающей ели с потухшими огнями. Дежурная медсестра то вбегала в зал ожидания, то выбегала из него, изо всех сил старясь поднять всем настроение. Сестры в больнице Сент-Томас выглядели нарядно. Этот высокий, стройный и элегантный рождественский ангел была одета в темно-синее платье в горошек и прозрачные черные колготки. Ее тонкая талия подчеркивалась серебристой пряжкой ремня; черные как смоль волосы выглядывали между накрахмаленным белым воротничком и чепцом, украшенным веточкой омелы. Эта женщина, прекрасная телом и душой, была известна в больнице как «Сестра-красавица». Врачи, мужчины-парамедики и полицейские ходили за ней хвостом, надеясь воспользоваться сезонным приглашением на ее чепце и получить поцелуй ангела, пусть лишь один раз в год. Это вознаградило бы их за работу в Рождество.

У пациента, доставленного на скорой, началась фибрилляция желудочков. Чувствуя, что нельзя терять ни секунды, медсестра вдруг залезла на каталку, села на живот мужчины и начала лихорадочно надавливать на его грудную клетку.

Она посмотрела на меня через весь зал и спросила одну из медсестер, что нужно Санта-Клаусу. Пришел ли я, только чтобы погреться? Если да, то мне следовало налить горячего чая и дать кусок пирога, принесенного ей для бродяг и нищих всего Южного Лондона. Она не узнала меня из-за бороды. На это и был расчет.

Автомобиль скорой помощи с включенной сиреной остановился у главного входа в больницу. Предвидя беду, Сестра-красавица и дежурный резидент направились в сторону вращающейся двери. Привезли пациента с инфарктом миокарда, который находился в состоянии шока. Когда парамедики спустили каталку на землю, пиканье монитора прекратилось, и раскоординированные заостренные волны фибрилляции желудочков спровоцировали сигнал тревоги. Под звуки «Тихой ночи» пациента быстро повезли в реанимацию. Чувствуя, что нельзя терять ни секунды, медсестра вдруг залезла на каталку, села на живот мужчины и начала лихорадочно надавливать на его грудную клетку. Она крикнула зачарованному резиденту, чтобы тот бежал за дефибриллятором. Слова «все спокойно» и «спит в небесном покое» теряли смысл в такой момент.

Кардиохирург, переполненный восхищением, мог лишь анонимно наблюдать за происходящим, не имея возможности помочь. Я там не работал. Сестре-красавице хватило присутствия духа, чтобы отдать распоряжение ночному персоналу позаботиться о жене пациента, после чего она ушла, стуча каблуками. Я посмотрел через весь зал на колыбель в углу. Там тоже были ангелы. Затем началась суматоха: из отделения прибыла бригада реаниматологов, которая шла позади этой невероятной женщины, затем дверь за ними закрылась.

С утра я был Санта-Клаусом в педиатрическом отделении Хаммерсмитской больницы. Только очень больные дети оставались там на Рождество, и у некоторых из них был рак. Истощенные, анемичные и лысые от химиотерапии, они сбрасывали свои костлявые ножки с кровати, с нетерпением ожидая моего появления с подарками. Любящие родители укладывали их обратно в постель и пытались хотя бы на несколько минут отвлечь от усталости и страданий. В основном все улыбались, но кое-кто поплакал, включая самого Санту. Я знал, что это могло быть их последнее Рождество. Затем с чувством облегчения и огромным мешком подарков для собственной дочери я направился по северной кольцевой дороге и трассе А10 в Кембридж. Джемме на тот момент исполнилось семь, и я проделывал один и тот же путь каждый год. Нам всегда было весело до того момента, когда мне приходило время уезжать. Вид дочери, машущей мне на прощанье с порога, всегда брал меня за душу, и я рыдал всю дорогу до Лондона. И все же винить было некого, кроме самого себя.

В отношении работы я был отчаянно амбициозен и крайне самоуверен, мне хотелось все делать по-своему.

Хотя и разговаривал с ней каждый день, я был одержим мыслью, что лишил дочь нормального детства. Раздутое хирургическое эго тут было ни при чем; я не уважал себя за то, что был плохим родителем, который постоянно работал и не имел моральных ориентиров. Чем больше я работал, тем меньше приходилось делать моим стареющим начальникам, что их полностью устраивало.

Сара, Сестра-красавица, появилась через час. Она вышла из реанимации растрепанная и удрученная. Белый воротничок и чепец отсутствовали, на колготках появилась стрелка, а верхние пуговицы платья были расстегнуты. Проведение непрямого массажа сердца в течение долгого времени эквивалентно тренировке в спортзале. Капли пота стекали по ее шее и исчезали в ложбинке груди. Студенты-медики бесстыдно пялились на нее, пока она не скрылась в комнате ожидания для родственников. Рыдания безутешной жены рассказали мне большую часть истории. Тем временем кассета кончилась, и в громкоговорителе снова послышалась «Радость миру».

Было почти 23:00, и старшая медсестра ночной смены прилагала большие усилия, чтобы очистить отделение от алкоголиков и тех, кто мог ходить самостоятельно. Маскарад был окончен. Я шпионил за своей любимой довольно долго, но оно того стоило. Я наблюдал за тем, как Сара делает то, что у нее лучше всего получается, с самого Кембриджа, когда она оказывала мне помощь с регбийными травмами: сломанной челюстью, разорванным скальпом, треснувшими ребрами. Тем не менее ни одна из этих травм не мешала мне тут же возвращаться к работе в операционной.

Хоть ее смена и завершилась два часа назад, у нее оставалось последнее дело. Убитая горем жена хотела увидеть мужчину, с которым она делила жизнь до тех пор, пока бляшка в его главной коронарной артерии не распалась и он не умер от острой сердечной недостаточности. Я мог бы быстро подключить его к аппарату искусственного кровообращения и сделать шунтирование, но не в Сент-Томасе. Это была больница Сары, а не