На корме ее сидел тайон, голова которого была пышно украшена орлиными перьями. Пирога, видимо, направлялась к селению.

Но, выскочив из-за острова, сидевшие в ней внезапно увидели стоявший перед селением флот. Пирога круто повернула и на всех веслах понеслась обратно за островок.

Но было уже поздно. И пирогу и сидевшего в ней тайона успели заметить на берегу.

— Котлеан! Там тайон Котлеан! — закричали индейцы, входившие в войско Баранова.

За пирогой погнался многовесельный бот под начальством лейтенанта Арбузова. Желая обогнать своих преследователей, сидевшие в пироге несколько раз выстрелили по боту из ружей, но промахнулись. Тогда по приказанию Лисянского заговорили орудия «Невы». Лисянский вовсе не рассчитывал на попадание, он только хотел ядрами своих пушек задержать пирогу, заставить ее изменить курс. Но неожиданно одно ядро попало прямо в пирогу.

Раздался оглушительный взрыв, от которого вздрогнул весь воздух над заливом. Все заволокло черным дымом.

В пироге был порох, порох взорвался, и взрыв уничтожил пирогу.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Когда дым рассеялся, бот Арбузова на месте взрыва подобрал шестерых раненых и оглушенных индейцев. Котлеана между ними не было.

Взрыв, вероятно, не задел тайона Котлеана, сидевшего на корме, в самом конце. Оказавшись в воде, он поплыл, несмотря на то что вода в эти последние дни сентября была уже очень холодна. Плавал он, как рыба, и матросы с бота Арбузова заметили его только тогда, когда он был уже возле лесистого берега. Они послали ему вслед несколько выстрелов, но он вылез на берег, скрылся за соснами и, конечно, благополучно добрался до крепости, за стенами которой пряталось все его племя.

Баранов очень огорчился, что не удалось захватить Котлеана.

— Если бы Котлеан попался в наши руки, — говорил он, — война кончилась бы сразу и без всякого кровопролития.

1 октября флот Баранова и «Нева» медленно двинулись к новой крепости ситкинцев, стоявшей на том же берегу залива в полутора милях от селения.

«Ситкинская крепость, — пишет Лисянский, — представляла неправильный треугольник, большая сторона которого простиралась вдоль моря на 35 сажен. Стена состояла из толстых бревен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые бревна длиной около 10 футов, наклоненные на внешнюю сторону. Вверху они связывались другими такими же толстыми бревнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу — двое ворот».

Тридцать пять сажен — всего только шестьдесят пять метров. Такова была самая длинная стена крепости. Из этого видно, как невелика была вся крепость и как тесно было восьми сотням воинов, укрывшимся в ней вместе с женами и детьми.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Приближавшийся флот крепость встретила отчаянной пальбой из пушек. Пушек было всего две, и пушкари оказались такими неискусными, что все ядра падали в воду, не принося никакого вреда.

Ни Баранову, ни Лисянскому не нужна была эта крепость ситкинцев, и они были бы рады, если бы дело повернулось как-нибудь так, чтобы ее можно было не брать. Но они понимали, что, если крепость не взять, война будет продолжаться до бесконечности. Решено было начать, как водится, с осады, а там попытаться вступить с противником в переговоры и, доказав ему безнадежность его положения, добиться мира на справедливых и обоюдно выгодных условиях.

Лейтенант Арбузов с небольшим отрядом матросов «Невы» высадился на берег и засел против левых ворот крепости. В его распоряжении было две пушки. Кроме того, в помощь ему было придано сотни две индейцев и кадьякцев под начальством своих тайонов. У правых ворот крепости засел сам Баранов, командуя отрядом русских промышленников. У него было три пушки и еще больше индейцев и кадьякцев. Так как при всем том в его отряде не было ни одного настоящего военного человека, Лисянский дал ему в помощники лейтенанта Повалишина. Третьи ворота, выходившие в сторону моря, сторожил флот. Ситкинцы оказались запертыми в своей крепости.

Осада встревожила ситкинцев необычайно. В первый же вечер они произвели вылазку — с яростью и отвагой отчаяния. Размахивая копьями и топорами, они ринулись разом из двух ворот — и в сторону Арбузова и в сторону Баранова. Вылазка эта была поддержана бешеным ружейным огнем со стен крепости. И тем не менее она легко была бы отражена, если бы индейцы, союзники русских, не побежали.

Оказалось, что при всей своей воинственности они не умеют сражаться стойко.

Видя, что индейцы бегут, кадьякцы побежали тоже. Русские остались одни. Весь удар они приняли на себя. Они не могли отступить, потому что не в силах были без помощи индейцев тащить свои пушки. И они мужественно стояли до конца возле своих пушек, чтобы не бросить их и не отдать врагу.

Это упорство русских матросов и промышленников решило все дело.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Ситкинцы, несмотря на свое громадное численное превосходство, наткнувшись на упорное сопротивление, отхлынули как раз в ту минуту, когда еще одно усилие могло, казалось, принести им победу. Арбузов послал им несколько ядер вдогонку. К этому времени союзные индейцы и кадьякцы успели опомниться. Выскочив из леса, они устремились в атаку. Ситкинцы едва успели вбежать в крепость и запереть за собой ворота.

Эта вылазка оказалась последним сражением всей войны. Обе стороны в этом сражении понесли тяжелые потери. Два матроса с «Невы» были убиты, третий вскоре скончался от ран. Почти все участвовавшие в бою были ранены, в том числе Повалишин и Баранов.

Раненный в руку, Баранов потерял много крови и вынужден был в течение нескольких дней лежать на койке у себя в каюте на «Ермаке», и Лисянскому пришлось одному продолжать начатое Барановым дело и принять на себя командование всей его многочисленной армией.

Потери ситкинцев убитыми и ранеными были еще больше. Перед воротами долго валялись трупы их раскрашенных воинов с перьями на головах. Но главная их беда заключалась в том, что во время этой вылазки они истратили весь свой запас пороха. Тот порох, который Котлеан вез от американцев, погиб, и это сделало их положение безнадежным. У них было восемьсот ружей и две пушки, но стрелять они больше не могли.

Им оставалось только одно — начать переговоры. И переговоры начались.

Тянулись они целых семь дней и продолжались почти непрерывно днем и ночью. Никогда еще в жизни Лисянского не было такой утомительной