– Райнов…

Наступил продолжительный антракт. К сожалению, ни в буфет, ни в фойе меня не пригласили. Через долгий промежуток времени (я уж начал грешным делом засыпать) собеседник вернулся. Лампу подкрутили – интенсивность света возросла вдвое.

– Хорошо, Михаил Андреевич, допустим, вы местами правы. Но почему трое представителей прокуратуры лично участвуют в поимке дезертиров? В вашем ведомстве больше нечем заняться?

«Ага, – пронзила меня занимательная мысль. – Не значит ли сие, что рядовой Райнов добрался-таки до Республики дезертиров и кое-кому об этом стало известно?»

– Мы не обсуждаем в нашем ведомстве приказы, любезный… Вернее, обсуждаем… в узком, так сказать, кругу… но вынуждены их точно и скрупулезно выполнять… Вы видите в этом что-то необычное? Это опасные молодчики, вскрывшие оружейную комнату, ранившие нескольких солдат комендантского взвода, убившие двух бойцов из батальона ракетчиков, принимавших участие в поимке…

– И только лишь? – В голосе вопрошающего отсутствовала ирония, он просто хотел знать, не вру ли я. А мне абсолютно не хотелось вытаскивать на свет истинные причины паники в гарнизоне. Я твердил, как попугай:

– Иные причины нам, любезный, неведомы…

– Почему вы называете меня «любезный»? – раздраженно справился голос.

– А как мне вас называть? Подлой сукой, решившей подхалтурить на государевой службе? Вы даже не представились. Не говоря уж о том, чтобы перечислить свои звания, заслуги, регалии…

Не думаю, что собеседник был глубоко польщен. Но голова моя не покатилась, отрубленная гильотиной, челюсть не пережила тяжелый удар, а мозги – разруху. Человек многозначительно произнес: «Ну-ну».

– Вы суровый образчик, Михаил Андреевич.

– Да, я тот еще перец…

– Это ненадолго, не надо выпадов. Вы напали на колонну, перевозящую деньги. Ограбили инкассаторов. Убили людей.

– Ваши люди первыми начали, мы даже не успели выйти на дорогу… Что за глупая привычка, не успев сказать «здрасьте», открывать огонь? Не надо «ля-ля», любезный, мы невинны, как невесты. И, позвольте, какие деньги? Я не знаю ни о каких деньгах… Эти люди перевозили пленных, об остальном нам ничего не известно…

– Это неправда.

– Это правда… Говорите, деньги?.. – Я усиленно имитировал тупую неосведомленность. – Эх, черт… А о какой сумме, если не секрет, идет речь?

– Не ваше дело. Где машина?

– Машину подожгли неопознанные люди в странном одеянии и с колоритной внешностью…

– Вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю! Где вторая машина?

– Вы совсем меня запутали, любезный… Вторая машина утонула в озере – обрыв поплыл, мы не смогли проехать… Наш шофер успел выпрыгнуть, в кузове лежали тела людей, которые хотели нас прикончить…

– Где это озеро?

– Не могу знать, любезный… Мне думается, на полпути между… местом конфликта и ущельем, где на нас напали… Это небольшое, но, мне кажется, глубокое озеро…

В голове ускоренно прокручивались варианты. Я пропал в любом случае, зачем сообщать о деньгах и машине, спрятанной в лесу? Но что-то здесь не сходилось. Допустим, Балабанюк погиб (или убежал). Маша и Булдыгин у них в плену. Они не знают о деньгах, но о машине, оставленной в чаще на краю оврага, знать обязаны. Тогда почему меня трясут на данную тему? Могу ли я врать безнаказанно? Получается, что Маша с Балабанюком не могут дать показания. Почему? Погибли? Один скончался от побоев, другая от дикого насилия? Без сознания? Сошли с ума? Прискакала голливудская кавалерия и всех освободила? Но голливудская кавалерия скачет на помощь только в финале (если скачет). А мы не в финале. Мы в заднице…

Словом, если спутники раскололись, мне придется говорить правду, а не врать без ума и фантазии. Но собеседник внезапно сменил тему:

– Что вы знаете о готовящемся покушении на Благомора?

– Благомора?.. – Мое изумление было ни на граммчик не наиграно. Благомора… Черномора… Беломора… Балтимора…

– Незнакомое имя?

– Да как вам сказать… Напоминает папиросную пачку… Постойте, тот субъект, которого мы прикончили последним, упомянул имя Благомора. В той связи, что у него большой гарем. Знатный, видимо, султан… Послушайте, любезный, я ответил на уйму ваших вопросов, позвольте получить ответ хотя бы на один: какова судьба моих спутников? Они живы?

Мои вопросы в этот день начисто игнорировались. Я невольно навострил уши, фиксируя шепот.

– Не поторопились ли, Сергеевич?.. У девчонки здорово поехала крыша, лопочет не по теме… Мужик без сознания, может кони двинуть, солдата не нашли…

Я чувствовал, как лоб покрывается густой испариной. Балабанюк ушел, молодчина (но куда он денется в этом замкнутом аду?). Остальное предельно удручало.

– Этот крендель либо врет, либо… врет частично… – ловил я обрывки приглушенного разговора. – Нужно ждать, Сергеевич…

Пауза нещадно действовала на нервную систему.

– Ну что ж, Михаил Андреевич, – решился ведущий. – Я думаю, мы продолжим со временем наши увлекательные беседы. А сейчас вам предстоит довериться опытным садистам.

Звучало чертовски многообещающе.

– А почему бы вам просто меня не прикончить?

– А работать кто будет? Ишь, какой хитрый, – вступил второй присутствующий. – В Лягушачьей долине накопилась уйма работы. Как раз затеяли новое хранилище – требуются строительные рабочие с умением пахать по двадцать четыре часа в сутки.

Я отшучивался из последних сил:

– Разве в этой стране не нанимают рабочих из Таджикистана?

– Хорошее слово вы произнесли, Михаил Андреевич, – «СТРАНА», – с ехидными нотками отозвался первый присутствующий, после чего последовал конец строки, акта, и после болезненного укола в шейную область я провалился в бездну…

Очнулся я на грубом дощатом полу в грязном бараке. Окна зарешечены, пробивался урезанный свет. Незатейливые нары в два яруса, стропила, пакля, паутина, широкий проход, на котором я, собственно, и пребывал. Скосив глаза, я обнаружил, что одежду мне пока не подменили (правда, штормовку слямзили), только вместо моих сверхпрочных «дерьмодавов» в потолок смотрят большие пальцы из продранных носков. В бараке никого не было, кроме троих абсолютно звероподобных мужчин, стоящих в сторонке и весело обменивающихся матерками.

Я постарался их не замечать. Закрыл глаза и начал составлять представление о самочувствии. Пошевелил пальцами рук, пошевелил пальцами ног. По нервам проскочил импульс – голова загорелась. Переждав «агонию», я снова приоткрыл глаз – троица увлеченно материлась Я быстро прикоснулся к щеке. Щетина не менее пяти миллиметров – понятно, откуда в животе такое голодное урчание.

Внутренности были целы, челюсть от удара прикладом выстояла (сделана в СССР), а отек в районе скулы, прижавший защечный мешок к зубам, – лучшее, на что я мог рассчитывать.