Но даже старые «шайтан-трубы» производят неизгладимое впечатление. Лишенный управления автомобиль сменил направление и размозжил бампер о монолитную глыбу. Опомнившись, я схватил за шиворот Булдыгина, который уже летел, тоскливо воя, в лобовое стекло.

– Куда, коллега?! Жить надоело? Тебе, может, и все равно, а жена расстроится…

– Что за бардак, Луговой?.. – шептал Булдыгин. – Куда ты нас завез, Сусанин?

– Мишка, что случилось?! – вопил в разбитое окошко Аристов. – Делать-то чего?!

– Товарищ капитан, этот тип куда-то сиганул из кузова! – истошно кричал Балабанюк. – А нам куда – тоже бежать?!

Слишком много вопросов. Кто сиганул? Зачем сиганул? Столб пламени в глазах. Я распахнул дверцу, выбрался из кабины и взгромоздился на подножку. Горючая смесь бушевала под колесами – очевидно, огнеметчик не ставил цели заживо нас поджарить. Но аппетит приходит во время еды. Тип на козырьке поменял позу. Сел на колено. «Брандспойт» (а фактически штуковина ровно обратная) сменил угол наклона. Теперь он смотрел практически на автомобиль.

– Булдыгин, прыгай! – заорал я дурным голосом. – Эй, в кузове, вон из машины – живо!!!

Рюкзак за спиной, автомат там же, движения не скованы. Я камнем вывалился из машины, отмечая суету в кузове. Булдыгин, хрюкая, летел с подножки, Маша визжала, как базарная баба. В три прыжка, отскакивая, как мячик, от скалы, я допрыгал до борта, сцапал девицу, запутавшуюся в складках брезента, стащил с машины. Отвесил тумака зазевавшемуся Балабанюку.

– Любим кататься?! – проорал я, не узнавая собственного голоса. – А ну катитесь к чертовой матери! На склон!

Паршивое время суток – частичные сумерки. Мрак не спасет, а видно с перебоями. Яркая вспышка, хлопок, и кабина «Мицубиси» превратилась в горящий факел. Пламя переметнулось на кузов – взвился оранжевый дракон, пожирая «негорючий» брезент. Вопль сгорающего заживо «Александра Олеговича» – как скребком по нервам. Видно, словно днем… Две фигуры, размытые полутьмой, слетели с обрыва. Бороды во все рожи, глотки громогласно вопили. Душманы, мать их… Я швырнул за камень скулящую Марию, приклад – на уровень таза. Но Аристов уже ударил длинной очередью – хватило сноровки. Душманы заорали страшными голосами, попадали, роняя автоматы. Видать, не обучали их ведению боя в безлюдно-скалистой местности. Хотя и нас давненько этому не обучали…

На скале опять наметилась активность. Отрадно, что мы были уже на склоне – огнеметчик не достанет «шайтан-трубой». Но ситуация отнюдь не комильфо. Я отправил очередь поверх голов – вроде спрятались головешки. Мизансцена была отвратительной. Машина радостно пылала, озаряя теснину мандариновым свечением. Раненый больше не кричал – уже не раненный… Ущелье до краев наполнялось ужасом. Каменные нагромождения, трещины, уступы, клочковатая растительность. На вершине кто-то мельтешил, соскальзывал – катилась мелкая щебенка, текла разжиженная грязь. Заславский? Досрочно сообразил, что дело дрянь, и настроил лыжи? Под горой людей было больше. Балабанюк копошился под кустом, Булдыгин куда-то полз, словно черепашка. Ленька схоронился и строчил короткими очередями, не давая душманам слезть с горы. Маша под ногами продолжала мешаться…

Что за парни нас атаковали? Не спецназ, способный решать любые задачи. Привыкли брать нахрапом и от встречного огня слегка облезли. Кто-то крался под прикрытием уступа, виднелись ноги под висящей глыбой, по которым сосредоточенно и безуспешно лупил Аристов…

Завыли луженые глотки, плотность огня нарастала. Я кричал Аристову, чтобы уводил людей – мол, прикрою; он в ответ орал, что сам прикроет, у него позиция удобнее. Я толкал скулящую Марию, она карабкалась, цепляясь за выступы. Балабанюк с Булдыгиным уже нырнули за висящую, как мошонка, глыбу. На нашей стороне распадка засады не было – существенный плюс. До вершины метров двадцать – воздух над обрывом дрожал, колебался, перемешиваясь с дымом, обильно выделяемым горящей машиной. Ветер сменил направление – дым окутал склон, по которому мы ползли, обнимая бугорки. Маша надрывисто кашляла, сорвалась. Я схватил ее за шиворот.

– Давай же, искательница приключений, двигай!

– Так дым же… – бормотала она, заходясь кашлем. – Не видно ни зги…

– Какой же это дым, дурочка? Это плотные слои атмосферы…

В дымовой завесе появлялись прорехи. В тылу надрывался Ленькин автомат. Похоже, наступала заключительная часть наших приключений – сверху раздались истошные крики! Обошли! Кто-то рослый, в развевающейся мешковатой одежде мелькнул в клубах дыма, прыгнул со скалы. Покатился кубарем, когда Булдыгин, прозябавший под кустом, выставил ногу. Второй споткнулся – Балабанюк, не успев передернуть затвор, бросил камень под ноги. Молодец боец, не растерялся – подскочил к упавшему, вскинул приклад, переломив хребет, метнулся в щель с открытого места.

– Всё копаетесь, идиоты? – визгливо кричал Булдыгин. – Понравилось?

Тормошить девицу было бесполезно. Быстрее ползти она не могла. Но тоже молодец, макушка не торчала. Струилась между камнями, прикрытая плотным огнем. Ленька менял уже третий магазин, а четвертого у него не было. Я забился в какую-то щель, постреливал одиночными. Дым рассеивался, и это было не совсем здорово. Шевелились бородатые хари, перекликаясь на смеси русского, матерного и местного «самобытного». Идти в атаку, видимо, не спешили – ждали у моря погоды.

– Ленька! – крикнул я. – Ползи сюда, прикрою!

Скверно, когда под словом «ползи» понимают слово «беги»! Он так и не проникся до конца, что это не пейнтбол. Обернул ко мне перекошенную физиономию, подмигнул, сделал знак, что понял правильно – подпрыгнул и понесся газельими скачками! Десять, восемь секунд страха – и ты дома…

– Ложись, придурок! – схватился я за голову. – Жить надоело?!

Автомат запрыгал как припадочный, плюясь свинцом. Страх стучал по затылку – страх за этого сорвиголову! Я не видел, что рядом по камням хлещут пули. Я видел только этого засранца…

Автомат подпрыгнул и унялся. Защелка, рука нашарила подсумок, последний магазин, затвор. Шесть секунд вынужденного простоя, когда противнику ничто не мешало встать во весь рост и открыть ураганный огонь!

Его прошило насквозь, когда он прыгал ко мне за камень. Захлебнулся кровью, выпучив глаза, мол, что за глупости – рухнул, подломившись, как полевой стебелек. Я перевернул его на спину.

– Ленька, ты что?

– Не знаю, Мишка… – Он облизал кровавую кашицу с губ, натужно улыбнулся. – Что это такое, Мишка, дождь, что ли, пошел?..

Не было дождя. Со вчерашнего ливня в прошлом мире – ни капли. А приятель, кажется, отбегался. Кровь текла без остановки. Леньку выгнуло, опустило, снова выгнуло.

– Не говори ничего, – заскрипел я зубами. – Лежи тихо, мы тебя вытащим.

– Дождь пошел, Мишаня… – тоскливо шептал Ленька. – В натуре, дождь… беда проституток, мечта дворников… Слушай, Мишка… – Глаза его загорелись потусторонним блеском, он схватил меня за плечо, стиснул мышцу. – Кажется, отвоевал я, пробки перегорели, дофорсился… Соври там чего-нибудь Зинке, ты же умеешь?..