Леди Ева проглотила ложку супа и… повторила трюк белки. Правда, я успела выдернуть тарелку у нее из-под носа, отчего старая карга лбом поприветствовала столешницу. Звук получился гулкий. Хантер невозмутимо достал часы-луковицу и уставился на циферблат.

– Сын, это уже переходит всякие границы, – начала было матушка, но муженек, подняв указательный палец, призвал ее к тишине.

Когда тетушка резко выпрямилась, а затем распахнула глаза, Хантер убрал часы и заключил:

– Молодец! Ровно три минуты и ни секундой больше.

– Что со мной произошло? – скрипуче разнеслось по столовой.

– А эффект амнезии у твоего зелья отмечен? – оживленно поинтересовался сиятельный у племянника.

– Теперь да.

Матушка Хантера на удивление молчала. Возмущенно. Выразительно. Но молчала. Вероятно, это была не ее война, и лишний раз конфликтовать с сыном еще и по поводу сонного зелья (а также методах проведения испытаний оного) она посчитала лишним. Зато я все больше убеждалась: сиятельные – ненормальные, и как только я избавлюсь от кронпринца, надо делать ноги из этого дома. Одна здесь желает приплода, вторая (я скосила взгляд на старую перечницу) – избавиться от меня любым способом, третий – юный отравитель, да еще и белка эта…

Последняя, к слову, меня задумчиво изучала. Пристально так. Впрочем, не забывая уплетать очередное яблоко (блюдо с пирожками давно уже радовало глаз абсолютной чистотой: ни крошки) со скоростью, которой бы позавидовала и стая саранчи.

Тетка, так и не поняв, что произошло, гневно посмотрела в мою сторону и ревниво пододвинула свою тарелку ближе к себе.

Хантер, от которого не укрылся как этот жест, так и то, почему суп мисс Евы откочевал ко мне, подал знак слугам о перемене блюд. Старуха так и не успела отхлебнуть больше ни ложки.

Оставшаяся часть обеда прошла в «непринужденной» обстановке. Я чувствовала себя путником, зажатым меж скалой и гадюкой, Кристофер что-то старательно записывал в блокнот, который периодически пытался спрятать под столом. Но, строча заметки, нет-нет да забывался, и карандаш с бумагой мелькали над скатертью. Хантер погрузился в свои мысли, а вот матушка уговаривала Элен пойти на новомодные, жутко дорогие, а оттого втройне популярные курсы для молодых леди. Вела их какая-то миссис Фанни Капланни и, судя по словам родительницы, обучала юных и не очень юных особ искусству стрельбы глазами, а также умению сразить мужчину наповал мимолетной улыбкой. Дочь как могла отнекивалась от сомнительного удовольствия.

После десерта первым из-за стола поднялся Хантер, сообщив, что ему необходимо уехать во дворец и вернется он лишь поздним вечером. За это заявление он удостоился укоризненного взгляда от матери, печального – от сестры и осуждающего – от меня. Предатель! Сам сейчас смоется, а меня оставит на растерзание свекровищу. Сиятельный же наклонился к моему лицу, делая вид, что хочет поцеловать в щеку, а сам прошипел не хуже гремучника:

– Никаких выкрутасов. Веди себя, как подобает леди.

Пока я набиралась возмущения, его рука с проворством профессионального карманника скользнула под юбку, а затем и в голенище сапога.

– Отдай! – в тон ему на ультразвуке ответила я и припечатала носок сапога Хантера своим каблуком со всей дури, продолжая при этом невинно улыбаться окружающим.

Супружник стиснул зубы, но гаечный ключ из рук не выпустил. Вот гад! Да если надо, я и без инструмента бываю опасна.

Он распрямился и вышел из-за стола, пряча мой любимый разводной ключ за спину. Едва за муженьком закрылась дверь, начался мой персональный ад. Мягко, но настойчиво меня пытались расспросить обо всем: детство, отрочество, юность, по-моему, даже про то, как я чувствовала себя в материнской утробе, заикались. Ну и, конечно же, главное, что интересовало дам и белку (чернохвостая буравила меня неотрывным взглядом не хуже, чем старая перечница), – как я познакомилась с «дорогим Хантерчиком»? Кристоф все это время беззвучно что-то писал в блокноте, за что стал моим любимчиком: пусть и отравитель, зато молчаливый.

Обед грозил плавно перетечь в ужин, а мы все еще не вышли из-за стола. Я как могла отбивалась от вопросов, отвечая уклончиво и размыто. Часы пробили четыре, когда мне все надоело настолько, что я посчитала, что роль разведчика под пытками не для меня.

– Я из семьи преступников, – начала я заунывным голосом, словно на исповеди у патера.

Леди Изольда каждые выходные водила нас в церквушку, заставляя каяться и тем самым очищать наши грешные души. Мы, не будь дураки, в настоящих «грехах», таких как кража айвы из сада мэра или ночные вылазки из приюта, не сознавались. Поэтому приходилось придумывать альтернативу. Хитами среди покаяний являлись «думал на уроке слова божьего о суете мирской» или «возжелал добавки за обедом». Если не сказать хоть что-нибудь, патер не отпускал, вещая, что лишь святые могут не грешить, а мы, его чада, – еще не столь разумны, чтобы удержаться от соблазна. В общем, в нежелающего раскаяться хоть в чем-то духовник вцеплялся бульдожьей хваткой и начинал пытать его проповедями.

Оттого опыт «покаяний» у меня имелся многолетний, а фантазия, в отличие от приданого, – богатой и ничем не ограниченной.

Оттого за полчаса семейство Элмеров узнало: отныне у них под боком поселилась преступница, выросшая в разврате и пороке (и это они только о боях големов услышали, про кочевой бордель, что ежегодно посещал нашу Столицу аккурат в это же самое время, я и словом не обмолвилась). В общем, невежественная человечка из самых что ни на есть низов.

По ходу моего рассказа мисс Ева все больше кривилась, хотя порою казалось, что дальше некуда, но потом вновь и вновь удивляла меня, корча еще более ужасную гримасу отвращения. Матушка Хантера становилась все печальнее, а вот Элена отчего-то – веселее. Причину сестринской радости я поняла не сразу, а лишь после слов родительницы:

– Да, работы предстоит много. Этикет, манеры, языки, письмо, история, танцы. Ну да ничего, я знаю лучших учителей Альбиона. Не будь я леди Голдери, если моя невестка через год не посрамит всех дебютанток на императорском балу. И приступим мы прямо сейчас.

Она решительно встала из-за стола, не иначе как намереваясь взяться за мое обучение прямо с места, не теряя ни минуты. Мне тоже пришлось подняться и пойти за ней в малую гостиную. Идея, как улизнуть, пришла мне в голову неожиданно. Я же должна изображать леди, как велел Хантер? Вот и буду этой ледей. А что положено делать дамочкам, утянутым корсетом и питающимся одними супами из соплей? Разумеется – падать в обмороки. Лучше, конечно, если рядом есть готовые в любой миг подхватить мужские руки – башкой не надо биться об паркет. А то голова – она ценная. В нее даже мысли иногда приходят, а не только шпильки втыкаются. Но я подумала, что шишка лучше, чем еще нескольких часов полоскания мозгов. К тому же ковер выглядел таким мягким…

В итоге я начала падать. Не сильно заботясь о красоте, для меня важнее была достоверность. Припечаталась я качественно. Зато первые слова, произнесенные старой каргой с одобрением, возмутили меня до глубины души.