— Я что, должна вывести формулу вероятности? — рассердилась Валюша.

— Позвони ему.

— Хорошенького ты мнения о моем старом аккумуляторе… — Она равнодушно пожала плечами, включила телефон, отбила комбинацию цифр. — Послушай сам. «Телефон разряжен или находится вне зоны действия сети».

— Это нехорошо, Валюша. Наш… м-м, назовем его так условно, невероятный противник, знает, что я в контакте с тобой. В контакте неспроста — уж точно не по причине твоего сокрушительного обаяния. Построив нехитрую логическую цепочку, они поймут, что это ты помогла бежать Поличному. Держу пари, что через час или два у них будет информация о вашем заброшенном доме в Тасине — ведь у твоей мамы девичья фамилия не Космодемьянская?

Валюша растерянно поигрывала телефоном. Он зазвонил — она его чуть не выронила.

— Ой, мама звонит… — она уже несла телефон к уху, когда он рявкнул:

— Не отвечай! — она уставилась на него испуганно, отвела телефон от уха, прикрыла второй рукой, чтобы не отобрали.

— Объясни, Валюша, что из того, что я тебе сказал, ты не поняла?

— Господи, что я делаю… — Она выключила телефон, стянула рюкзачок, сунула в накладной кармашек.

— Уже лучше, — ухмыльнулся Турецкий, — еще немного тренировки, и ты начнешь схватывать с полуслова.

Они молчали, выжидающе смотрели друг на друга.

— Дядя Женя мне сказал, что у него есть компрометирующие материалы на многих видных деятелей нашего городка, — скромно сказала Валюша. — Он их может вывести на чистую воду, но для этого ему нужно время и еще какие-то условия… я не поняла. Скажи, Турецкий, а милиция везде покупается и продается?

Он отшутился:

— Они просто халтурят. В свободное от работы время трудятся на стороне противника. Какие бы ни были у дяди Жени компрометирующие материалы, он не мог их сунуть с собой в трико, выходя в подъезд с мусорным ведром. А если хранил дома, то там их уже нет. Так что забудь, нет никаких материалов. А что касается дяди Жени… Сейчас ты мне популярно объяснишь, как добраться до Тасине, а потом идешь к какой-нибудь старой забытой подруге, о которой не знают твои родители и остальные подруги, и сидишь там, пока рак на горе не свистнет.

— Ты что, с дуба рухнул? — она покрутила пальцем у виска. — Как я могу узнать, когда он свистнет, если к вечеру у меня разрядится телефон, а домой, сам говоришь, нельзя? Нет у меня таких подруг, к которым я могла бы отправиться на постоянное место жительства. У всех матери, отцы, отстойные взгляды на жизнь… И еще — на твоем месте я бы в одиночку в Тасино не совалась. Гиблые там места. Если не можешь взять с собой роту десантников, то возьми хотя бы меня. И не смотри, как Ленин на вошь. Во-первых, без меня тебе туда не пробраться. Во-вторых, дядя Женя с тобой даже разговаривать не будет — сделает засаду, отоварит оглоблей, и спокойной ночи, мальчики и девочки… Серьезно, Турецкий, не выкаблучивайся. Возьми меня с собой, тебе же веселее будет.

Он рылся в мыслях, выискивая подсказку. Подсказок не было. Девчонка смотрела на него большими незамутненными глазами, ждала, пока он примет это единственное неверное решение.

— Учти, электрички через Колядино ходят не так уж часто, — добавила Валюша, — и еще, на нашем месте я бы не совалась на вокзал в Колядино. Это слишком просто, и нас там приберут. Следующая остановка электрички — в Щечино, вот туда мы и должны добраться на машине, не имеющей отношения к городскому таксопарку. Отсюда ехать примерно минут тридцать — поскольку перегон длинный. И третье, Турецкий. В электричке нам лучше разделиться: ты поедешь в одном вагоне, я поеду в другом. Будут искать высокого мужчину в кожаном пиджаке и маленькую девочку с рюкзаком, которые путешествуют вместе. На мужчин и девочек в отдельности смотреть не будут. У них же нет, надеюсь, наших фото? Выходим в Подгорном и вновь воссоединяемся, идет?

— Может, у тебя еще и «в-четвертых» имеется? — сварливо пробрюзжал Турецкий.

— Да, имеется, — кивнула Валюша, — оно логично вытекает из третьего. Не хочу претендовать на твои финансы, но что-то надо делать с нашей внешностью. Так дальше продолжаться не может, Турецкий. Мы должны быть Незаметны, понимаешь? А наша одежда — слишком вызывающа и видна за километр. В такой одежде трудно бросать вызов природе…

Когда он очнулся от раздумий, она, склонив головку, с интересом его рассматривала. «Кто из нас умнее?» — с какой-то глупой мужской ревностью подумал Турецкий.

— И где нам лучше ловить машину? — проворчал он.

— Нигде, — хихикнула девчонка, — гони пятьсот рублей и сиди кури. Я сбегаю за машиной, найду чего-нибудь. Да не волнуйся, я справлюсь, все пройдет штатно.

На громыхающем тарантасе, водитель которого за сиреневую купюру согласен был ехать хоть до Колымы, они промчались проспект Маршала Конева, за несколько минут миновали дубовское захолустье — несколько кварталов аварийных бараков.

— Не обращай внимания, — покосилась на него Валюша, — в Нью-Йорке тоже есть такие места.

— И давно ты из Нью-Йорка? — проворчал он.

— Я путешествую только мысленно, — ухмыльнулась девчонка, — я дальше Тулы вообще нигде не была, довольствуюсь каналом «Дискавери». Но какие мои годы, согласись? Вздремни, Турецкий, за окном ничего интересного больше не будет.

Он давно уже понял, что палец в рот ей лучше не класть — откусит по самое колено. За окном мелькали поля, увенчанные стайками «быстроногих» стрижей, березовые перелески. Асфальтовое покрытие давно оборвалось, машина прыгала на ухабам, доставляя этим самым удовольствие всем сидящим в салоне, кроме Турецкого. Шофер беззаботно посвистывал, временами косился в зеркало на странную парочку, Валюша держалась за ручку над дверью и каждый раз, подлетая к потолку, восторженно вопила «Оппа!». Подобные ощущения Турецкий испытывал, когда в далекие студенческие годы пролетал на «кукурузнике» над кукурузными же полями, направляясь в стройотряд под Брянском. Но в том путешествии давали картонные пакеты, и он был несколько помоложе.

Дорога петляла, зарываясь в поросшие гигантскими борщевиками пустоши. И вдруг вылетела к кладбищу — неизменному спутнику хоть какой-то, но цивилизации. Стая ворон, испуганная грохотом, взмыла с заросшего молочаем бугра. Но вот кресты и покосившиеся памятники остались в стороне, потянулась заброшенная ферма, зияющая пустыми глазницами. Одна из глазниц оказалась не пустой — оттуда немигающим взором таращилась на гремящую колымагу черная лошадиная морда. И снова извечная русская «идиллия» — дорога, вспаханная ковровой бомбардировкой, непересыхающие лужи в глубоких рытвинах, «пьяные» столбы линии электропередач. Деревня стартовала внезапно. Просевшая крыша всплыла из-за ломаного очертания плетня. Дорогу перегородил ржавый остов трактора «Кировец». Водитель сбросил скорость, объехал преграду. Собака с радостным гавканьем бросилась под колеса. Шофер ругнулся, чуть не наехал на забор, увенчанный насаженными на штакетины кирзовыми сапогами и человеческим лицом, выражающим ленивое любопытство. За развалюхами на околице потянулись нормальные частные дома, отдельные из которых можно было отнести к зажиточным. Дорожное покрытие стало практически плоским, расширилась проезжая часть. Подросла этажность зданий, и несколько минут спустя водитель остановился перед унылой бетонной постройкой, символизирующей, судя по всему, местную остановочную платформу.